Ирка покрутила пальцем у виска и вошла через калитку. Я спрыгнула прямо на грядки, пошла через огород, сминая ботву (Тетьнюся убьет) и вышла к собачьей конуре. Собаки у знахарки давно уже нет, а рядом с конурой – кострище, не прижились у нас эти мангалы.
На пустом дворе горел костер. Среди бревен и бумажек в нем скукожилось и тлело что-то, больше всего похожее на кошку. Ноги мои встали у костра по стойке «смирно», ноздри сами втягивали жуткий запах паленого волоса.
– Подожди! – Ирка еще бежала ко мне через грядки. – Ты чего здесь?
Откуда я знала? Ноги несли меня на этот запах паленой кошки и принесли вот… Что это, интересно, Тетьнюся затеяла? В доме хлопнула дверь. Знахарка вышла на крыльцо, скользнула по мне равнодушным взглядом и уставилась на Ирку, как на марсианку. Если меня она ожидала здесь увидеть, то ее…
– Ты чего это, Ирина? Заболел кто?
– Нет…
– Тогда беги скорее. Мне Катя одна нужна, у нее дома все болеют.
– Знаю.
– А меньше знаешь – лучше спишь. Иди, дай нам поворожить. Можешь? – Она спросила так, будто Ирка и правда не может уйти. Я вот не могла. А Ирка только пожала плечами, извинилась за что-то и, просверлив меня любопытным взглядом, утопала обратно по грядкам. Я слишком хорошо знаю этот взгляд. Теперь она придумает про меня что-нибудь такое… Не знаю что, но популярности мне это не прибавит, факт. Зайти к знахарке за лекарством не грех, а вот иметь с ней общие секреты…
– Зачем вы ее выгнали? – Не знаю, что переклинило тогда у меня в голове, но я хотела убежать. То ли за Иркой, чтобы она чего не подумала, то ли просто отсюда. Что я здесь делаю, в конце концов?! Ноги не желали меня слушаться. Запах паленой кошки не давал мне уйти, держал у костра. Значит, в кошке дело?! Странным усилием воли я шагнула в костер, сгребла в руки эту гадость и, ликуя, как удачливый клептоман, понеслась прочь.
Тетьнюся не держала меня. Только крикнула в спину что-то, а что именно, я поняла уже за калиткой. Она крикнула: «Твоя мать звонила. Просила передать, что она в больнице». Я пропустила это мимо ушей, я вообще была не в себе. Я бежала домой, как будто гонятся, и похлопывала кошку ладонями, чтобы затушить коптящий мех.
Дома я первым делом развернула добычу и с удовольствием подергала длинные горячие ушки. Кроличья шкурка. Не кошачья какая-нибудь. И не сгорела почти. Меха, конечно, больше нет, ну да кому он нужен, тот мех?! Если честно, я до сих пор не знаю, зачем тогда мне понадобилась эта шкура. Помню, что вцепилась в нее и оторваться не могла. Наверное, час бродила с ней по дому, как в трансе. Потом только сообразила, что ее надо хорошенько спрятать, а то найдут, и сразу возникнет куча ненужных вопросов…
О своих я тогда не думала. Вроде и услышала, что в больнице они теперь оба, и я одна, но, пока в руках была эта чертова шкура, я вообще ни о чем, кроме нее, думать не могла. Только когда нашла ей подходящее местечко в кладовке между старыми газетами и отцовским валенком, меня начало понемногу отпускать.
Руки тряслись. Я согрела чайник, налила себе здоровенную кружку пустого кипятка (про заварку забыла в магазине), ополовинила ее и только тогда решилась позвонить матери.
– Тетьнюся сказала, ты в больнице. Костику хуже?
– Мне хуже. – Мать хрипела так, будто ночевала в сугробе.
– Что с тобой?
– Не знаю еще. Запиши лекарства, Костику завтра отвезешь. Мне пока не надо. – Она диктовала список лекарств, а я гадала, что с ней, и не виновата ли в этом я. Уж очень быстро все случилось.
Глава IX. Что натворила знахарка
К вечеру меня охватил ужас. Я сидела у телика с выключенным звуком, вцепившись в кружку кипятка (так и не купила заварки), смотрела на гору Костиковых лекарств и боялась не довезти. Не дожить до утра. Не знаю, откуда я это взяла, но страх был таким ясным, будто я держала в руках свой смертный приговор на гербовой бумаге, с датой и точным временем.
Пробовала звонить Костику – трубку не брали. Спит, наверное, уже. На всякий случай перезвонила в больницу, услышала пару ласковых от дежурной медсестры за поздний звонок и про нестабильное состояние моих обоих пациентов. Когда оно у них стабильным-то было?! Ошалев от страха, включила в телевизоре звук. Шла какая-то муть про ведьм и всякие потусторонние сущности. Издеваются они там, что ли?
Гладкий ведущий с такими вытаращенными глазами, будто он эти сущности встречал, рассказывал о порче через подклад. Подклад – это то, что подкладывают. Под порог там или под подушку. Земля с кладбища, какая-то особенная крупа, перекрещенные палки… Да ну на фиг! Ведущий утверждал, что такой подклад способен убить за пару недель, а то и быстрее.
Конечно, я вспомнила палочки у себя под подушкой. Тетьнюся подложила их потихоньку и забрала, когда думала, что одна в комнате. Стоп, если она решила меня извести, то забрала-то зачем? Затем, что плохо стало Костику, а не мне. Таких, как я, палочками не возьмешь. От меня щи прокисают и люди болеют. Она боится меня. Так боится, что положила под подушку скрещенные палочки…
Все равно не верилось. Чтобы наша Тетьнюся – и такое удумала… Ведущий со смаком рассказывал о случаях, когда люди умирали буквально ни с того ни с сего, и ни врачи, ни полиция не могли найти причины. И только родственники, когда перетряхивали постель, находили там какие-то палочки. Или крупу. Или горсть земли с кладбища.
Земля с кладбища показалась мне особенно подлой. На ней же не написано, откуда она. Я бы лично ничего не заподозрила: мало ли кто где цветочный горшок перевернул? Земля и земля, замести и забыть. А она – с кладбища. И трогать подклад руками нельзя, надо вызвать специальную бабушку, чтобы она зарыла его в специальном месте…
Я выключила звук и стала думать, что дальше. На улице уже стемнело. Можно было убежать на речку к своим, но не хотелось. Что я там делать-то буду?! Можно всех разыграть: подгадать время и развести Влада на поцеловаться. А потом я раз – и превращусь в жабу. Парень, правда, заикой станет, но как удивится общественность! Будет что обсудить! Те, кто с ним еще целовался, наверное, больше всех перепугаются… Вот и посмотрим, сколько их наберется. И зазнаваться кто-то перестанет…
Злые мысли толкались в голове, на самом деле, я просто боялась. И очень хотела зайти к Тетьнюсе, увидеть ее глаза и задать вопрос в лоб. Пусть она мне соврет что-нибудь. Ну, что это все-таки был талисман или что это вообще не она подложила палки, а наоборот – проведала и забрала. Я бы тогда поверила, потому что хотела поверить.
Звонить я почему-то не стала, оделась и пошла в темноту. Только на полдороге сообразила, что уже поздно. Не возвращаться же! Почему-то эта мысль мне казалась нелепой: ну и что, что человек может спать давно, не возвращаться же мне из-за этого! Вообще, я до сих пор толком не поняла, чего меня понесло туда на ночь глядя. Посмотреть знахарке в глаза мне, конечно, хотелось, но это могло потерпеть и до утра.
Я вот что думаю: если дьякон отсыпал мне часть своей силы, значит, имеет на меня какое-то влияние. Стала бы я иначе хватать паленую шкуру, например? И то, что он перестал ходить, вполне укладывается в эту картину: он знает, что я никуда не денусь. И, может быть, оставшись в деревне, смогу кого-нибудь убить его силой. Вон мои в больнице уже. Сейчас мне кажется, что он специально меня послал убить Тетьнюсю. Она ведь представляла для него угрозу, и вообще. И у меня было очень похожее состояние, чего уж там. Хотя, может, я просто так оправдываюсь перед собой, что не дождалась утра.
