Во рту защекотали лапки, еще и еще одни, сколько может влететь комаров в открытое окно! А человеком я их не замечала. Я даже не успевала заметить, как ловлю этих комаров, реакция быстрее анализа, читали, знаем. Грязная дверь передо мной превратилась в белый холст, и ничего, кроме комаров, не было видно.
– Выходи же!
Квакнуть ей, что ли? Да ну, еще прибьет, пожалуй. Я попрыгала, чтобы кое-как разглядеть обстановку, и затаилась у двери. Она приоткроет, и я выскочу. Можно, конечно, попытаться выпрыгнуть в окно, но уж очень много склянок по дороге. Попаду в банку, а обратно не выберусь, придется до утра здесь куковать. Нет уж, лучше дверь.
– Ты там что, уснула? Выходи же!
Молчу. Белая темнота жутко действует на нервы. Как только откроется дверь, я увижу движение и прыгну.
– Катька! Плохая шутка, выходи!
Или все-таки квакнуть?
– Катерина!
Дверь ползет мне навстречу, я прыгаю прямо в пунктирное ребро…
– А-а! – Что-то тяжелое падает на затылок и шею одновременно. Боль, кажется, была, но я ее не помню. Помню, что впервые заметила, как выстреливает за комаром язык, да так и втягивается обратно пустой. Почему-то было обидно, что я напоследок ничего не поймала.
Глава X. Часть той силы
Проснулась я на полу в кладовке Тетьнюси. Не приснилось. Пол был грязненький, а на то, что валялось под дверью, я старалась не смотреть. Перешагнула дохлую жабу и пошла домой. По улице, не прячась в огородах. Было уже не важно, что подумают соседи. По дороге зачем-то долго рассматривала свои руки-ноги, а шея болела немилосердно. Зеркало дома показало огромный синяк, будто я всю ночь таскала хомут. Потом я кое-что вспомнила, включила компьютер, и тогда мне стало по-настоящему страшно.
Ведьмы умеют превращаться в животных, чаще в змей или жаб. Если животное убить, ведьма умирает в течение года.
Я перечитывала это много раз, я гуглила еще про ведьм и жаб, в надежде, что авторы врут. По каждой ссылке либо дублировался исходный текст, либо находилась какая-нибудь ерунда о жизни земноводных. Поисковик меня не пожалел, вот уж не думала, что узнаю о своей смерти по Интернету. Под ложечкой щекоталась надежда, что, может, я и не ведьма, а так, проводник, склад дьячей силы, как Тетьнюся говорила. Только разве это узнаешь, пока год не пройдет?
За монитором пестрели обои, рядом лежал пакет с Костиковыми лекарствами. Я прилипла к дедушкиному креслу с четырьмя подложенными подушками, и думала, что никогда отсюда не встану. Так и просижу весь год, буду читать всякую ерунду в Интернете и питаться пролетающими мухами, я умею вроде. Никто не заставит меня встать, пусть только попробуют! А через год и один день, если останусь жива, вскочу и побегу к реке, вопя что-нибудь радостное и задирая мальчишек. Должно же мне когда-нибудь повезти?! Пусть это будет в этот раз. Я ковыряла ногтем дырявую обивку кресла и думала: «Вот дедушку оно пережило и меня может». Кресло хотелось разломать, но все мои силы куда-то делись. Ни за что отсюда не встану! Вот только лекарства Костику отвезу…
Часы в углу монитора тут же задвинули подальше мою тоску: в больнице мне велено быть к девяти, уже восьмой час! Я покидала в рюкзак лекарства, банки с едой, взяла велик (а то автобуса не дождешься) и поехала в больницу.
По дороге, особенно на шоссе, в голову лезли всякие ужасы. Нигде не написано, как именно я должна умереть. Вдруг меня, например, собьет грузовик? Больно. Или поколотят девчонки из соседней деревни – еще хуже. На шоссе долго не пролежишь: либо додавят, либо спасут, а в каком-нибудь овраге на окраине чужой деревни можно умирать очень долго. Я представляла себе, как это: лежать лицом и открытыми ранами прямо на шероховатом асфальте, вдобавок еще горячем, солнышко-то нынче какое! В овраге хотя бы тень и земля мягкая. Вода найдется, опять же. А на дороге жарко. Сейчас перечитываю и вижу: я ведь тогда натурально сходила с ума. Я придумывала себе смерти пострашнее, а потом решала, какая из двух-трех менее страшная. Пока доехала до больницы, додумалась до «КамАЗа»: он тяжелый, наверняка убьет без проволочек.
На больничной территории мой велосипед сразу атаковали собаки, и мысли приняли другой оборот. Я вглядывалась в пеструю стаю и гадала, кто здесь какой породы и кто скорее меня сожрет. Дворняги трусливы: замахнешься – убегут. А вон у того лохматого, похоже, в роду был кавказец. У этих тварей клык длиной почти в мизинец, а толщиной – не почти. Мы с дедушкой видели такого однажды. Уже не помню где, когда, помню, что дед хлопнул ладонью по сетке вольера, где этот кавказец сидел. Так вот, в ладони осталась лунка в небольшую монету диаметром. Такой не вцепится сразу в горло. Будет рвать на куски, выхватывая зубами все, чем пошевельнешь.
…А вот этот похож на гончую. У охотников вообще башни нет, они и на хозяина набросятся, если он вздумает бежать. А я на велике. Стоит затормозить, и этот гончак удивленно сядет на хвост и почешет в затылке: не привык он хватать то, что не бегает. Но с ним стая, а в большой компании любая еда сгодится.
В стае дворняг я нашла потомка пинчера (тот еще псих) и какое-то подобие овчарки. Выходило, что быстро и небольно они меня не убьют, но понадкусывать могут. От этого было еще грустнее: кому охота последний год жизни пробегать по врачам?! Собаки сопровождали меня почти до самого корпуса, я даже успела придумать им имена. Но стоило мне пересечь какую-то невидимую границу, как они развернулись и убежали по своим делам.
Санитарка в грязном халате остервенело наяривала пол шваброй, делая вид, что меня не замечает. Больше никого в холле не было. Я попробовала прошмыгнуть мимо, но с ходу получила тряпкой по ногам:
– Нельзя! Инфекционное отделение! Вы заразу разносите, а мы лечи?!
– Мне только лекарства отдать.
– Передачи с трех. Читать умеешь? – Она ткнула в какую-то бумажку с обратной стороны двери и буквально вытолкала меня.
Уже на улице я услышала, как щелкнул засов, и стала думать, как все-таки попасть в эту больницу. Лекарства мне велено доставить к девяти, и если я опоздаю, то к той санитарке побегу спасаться. Я обошла корпус вокруг в поисках открытого окна, да и завопила наудачу:
– Костик!
Братец высунулся почти сразу: второй этаж, может, и доброшу ему пакет. Хотя, конечно, лучше, если у него найдется веревочка…
– Здорово! А меня завтра выписывают!
– Я тебе лекарства привезла, только меня не пускают. Веревка есть?
– Залей их себе в уши, все равно не слышишь ничего. Я говорю: выписывают меня завтра.
Новость была хороша, я даже не стала огрызаться.
– Что, правда, не надо? А мать где?
– Правда-правда. Мне вчера ночью полегчало. А сегодня доктор битый час меня смотрел, говорит, никогда не видел, чтобы так быстро выздоравливали. Мам! Иди, Катька пришла. – Последнее он крикнул себе за спину.
Конечно, где ж ей быть, как не рядом с Драгоценным Костиком! В мужской-то палате! Представляю, как она туда прорывалась, медсестры небось до сих пор валерьянку пьют.
