А потому не могу я вот так все бросить. Для начала еще раз наведаюсь к Славику, а там – посмотрим.
На следующий день я решилась. Встала утром пораньше, тихонько, чтобы не будить спящих родителей, оделась и пошагала в Девятнадцатый поселок.
В доме Славика уже стоял сыроватый, затхлый дух запустения. Девчонки в лагере говорили, что если в таком доме приставить кружку к стене, то можно услышать, как плачет домовой, но я предпочла этого не делать. И без того не по себе.
Не стану описывать всех моих поисков – они были долгими и тщательными. Включив дедуктивный метод, я пришла к выводу, что хозяева все же сами, по своей воле покинули этот дом, а не были, к примеру, кем-то похищены. В доме осталась мебель, но исчезла практически вся одежда из шкафа, не было ни дорогого сервиза, ни шкатулки с дешевой, но милой женскому сердцу бижутерией. Книги на полке присутствовали лишь частично – я знала, что любит читать Славик, а что – его родные, вот этих книг на полках и недоставало. Я увидела на обычном месте старый семейный альбом, огромный, напоминавший старинный фолиант, где на пожелтевших фотографиях были запечатлены бабушки, дедушки и прадедушки Славика. Этот альбом стоял на особой маленькой полочке и считался лучшим украшением комнаты. А нового альбома, с фотографиями ныне живущих членов семьи, на месте не было.
Я прошла на кухню. Продуктов – никаких, и посуда большей частью исчезла. Холодильник никуда не делся, но он был выключен и открыт настежь, словно для разморозки. Что ж, истинная хозяйка всегда остается хозяйкой… Конечно, спустя какое-то время соседи или бродяги поймут, что дом покинут навсегда, и не преминут поживиться – тогда тут ни мебели не останется, ни лампочек в люстрах, ни самих люстр. Но пока все оставалось таким, каким было в момент бегства хозяев.
Однако меня интересовала записка – где же она может быть? Я перетрясла все оставшиеся книги, перерыла ящики шкафов, но тщетно. На полу валялось много всяких бумаг, пресса и какие-то папки, похоже, сброшенные с антресолей. Я стала просматривать все подряд – Славик вполне мог написать записку не на отдельном листке, а, к примеру, на полях газеты. И я проглядывала эти газеты – старые, пожелтевшие, повествующие о давным-давно забытых событиях. И зачем их хранили? Но перечитывать у меня не было времени, я искала хотя бы коротенькую строчку, сделанную наспех синей пастой. Раз за разом я оглядывалась на дверь. С каждой минутой мне становилось все более жутко – постоянно казалось, что за дверью кто-то стоит. Да и мало ли кто мог сюда зайти? Хорошо, если соседи, они просто выгонят меня отсюда, а если бомжи или хулиганы? Или – тот, от кого семья бежала? И думать об этом не хотелось. Однако запереться изнутри я не могла – замок закрывался только ключом, а его-то у меня и не было. Как раз открытая дверь и дала мне понять, что семья Славика не собирается возвращаться…
В газетах ничего не нашлось, и я перешла к папкам. Их не развязывали очень давно, об этом говорил слой пыли, но я все равно все открывала и просматривала. Старые квитанции, чьи-то школьные дневники и табеля, выкройки из когда-то модных журналов. Были и записи ручкой, но старые, старые…
Устав оглядываться на дверь, я рискнула пойти и выглянуть. Нет, никого за дверью не было, а я просто трусишка! Посмотрев мимоходом в зеркало, висевшее в прихожей, я только рукой махнула. Ох и извозилась я в пыли во время поисков, сколько же ее хранится в каждом доме, даже самом чистом и опрятном!
И ничего. Ни-че-го!
Я тяжело вздохнула и села на диван. Обвела взглядом комнату. Куда он мог спрятать записку? Или все же не счел нужным ее писать? Жаль, если так. Я помимо воли ощутила острый укол обиды. Так-то он ко мне относится!
Но вдруг я заметила кое-что, что прежде в комнате было не так. На полочке рядом со старинным альбомом стоял резиновый ежик, хранящий следы синих чернил. Я знала этого ежика. Славик говорил, что это в детстве была его любимая игрушка и это он годика в три изрисовал его ручкой. Говорил, что никогда с ним не расставался, брал с собой в качестве талисмана на курорт и в любые другие поездки. Помнится, он дал мне подержать этого ежика один раз, как большую реликвию, но тут же забрал и спрятал в свой персональный шкафчик.
Так почему же, спрашивается, он не взял его с собой, а поставил на этой полке?!
Вот я глупая! Обыскала все, но мне и в голову не пришло заглянуть в этот старый альбом!
Я вскочила, неловко схватила с полки альбом, уронив при этом ежика на пол, и тут же вслед за игрушкой на пол шмякнулась выпавшая из альбома серая картонная папка.
Тогда я отбросила альбом в сторону и кинулась поднимать эту папку. На сером казенном картоне казенными же буквами было отпечатано: «Дело №…»
А ниже карандашом приписано: «Детсад «Чайка».
Я даже вспотела от напряжения и изумления. Вот это Славик, надо же, как придумал! В том, что придумал это именно Славик, я нисколько не сомневалась. Ежик. Милый маленький резиновый ежик не оставлял никаких сомнений в этом. Кроме того, не так давно мы со Славиком рассматривали этот альбом, и никакой папки в нем тогда не было.
Я поспешно развязала серую от пыли тесемку, и передо мной предстала стопка разномастных бумаг. На некоторых мой взгляд зацепился за старинные «яти». Это что же, и есть те самые документы, которые пропали со смертью участкового?! Кстати, насчет участкового. В семейном альбоме Славика, который я так непочтительно отбросила в сторону, на многих фотографиях красовался бравый молодой мужчина в милицейской форме. На вопрос, кто это, Славик гордо отвечал, что дедушка, а когда я спросила, где сейчас этот дедушка, буркнул вполголоса, что умер. Я не стала тогда уточнять подробности, решила почему-то, что молодой милиционер погиб в схватке с преступниками, хотя никто мне этого не говорил.
И лишь теперь я кое-что начинала понимать. Молодой участковый, решивший добраться до тайны и уже почти добравшийся до нее… Это и есть Славиков дедушка! Значит, он и правда погиб, борясь с преступниками, только непонятно, какими. А документы, видать, были очень хорошо спрятаны в доме!
Так вот какое послание ты мне оставил, Славик. Это лучше, чем любая записка. Прости, что на минуту подумала о тебе плохо!
Я сунула папку под куртку, потом подобрала ежика и тоже положила в карман. Шагнула к порогу. Неожиданно дверь громко скрипнула, и темная фигура заслонила мне выход:
– Ага, вот ты и попалась!
Я завизжала во весь голос.
– И чего орать? – недоуменно пожала плечами Ника Черная, перешагивая через порог.
– Разве можно так пугать?! – я прислонилась спиной к стенке, чтобы не упасть.
– Я вернулась с тренировки, зашла к тебе домой, а тебя нет. Когда тебя не оказалось ни в одном из возможных мест, я поняла – ты пошла сюда. И не ошиблась, – невозмутимо ответила подруга. – Ну, показывай, что нашла?
И я вынула папку. Наверное, не стоило впутывать Нику, но я с перепугу плохо соображала.
– Ух ты! С ума сойти! – Ника с первого же взгляда поняла, какая ценность в ее руках. – Опа, старинные документы! Тысяча восемьсот двадцать шестой год, это ж надо было… Так, идем быстренько к нам, моя мама во всех этих ижицах отлично шарит!
