— Дави этих лохматых! — голос Раппопета сфальшивил, задребезжал, не получилось уверенного тона. — Не жалей, иначе твари загрызут! Ты видишь, что они делают! Высадят стекла, нам — крышка. Не тяни, не подставляй всех, газуй, жми на педаль!
— Не могу! — пискнула Катюха, губы побледнели, а щеки сильно ввалились и стали серыми. — Не могу я давить животных. Не могу и все. Может, сами уйдут.
— Ага, жди!
— И буду ждать.
После этих слов в машине установилось безмолвие. Раппопет уткнулся в приборную панель, обмяк и повесил голову. Желваки на щеках некоторое время учащенно ходили. С полчаса длилось ожидание. Но ничего не изменилось, разве что еще круче завечерело. Собаки, вытянув вперед грязные лапы, положили на них мрачные морды, не шевелились, тоже выжидали.
— На измор берут, животные, — все-таки не выдержал Лугатик, тоскливо глянул на наручники. — Этим псам некуда спешить, а нам тут ничего не высидеть, если мозги не напряжем. Думай, Андрюха, — он перевел взгляд на крепкую шею и затылок Раппопета.
Раппопет почувствовал укоризну, но его мысли, как назло, перемкнуло коротким замыканием, мозг искрил и плавился от беспомощности и ничего нового не выдавал, лишь руки задвигались, плечи приподнялись, голова дернулась, и сквозь зубы процедил:
— Пошел ты, Лугатик! Домотался. У тебя тоже думалка есть! — И потом еще злее выпустил жало в сторону девушки: — Крути педали, Катюха! Хватит зверье жалеть, о своей шкуре подумай! Делай вперед и на разворот, впереди вроде их поменьше.
Мотор завелся с пол-оборота, машина тронулась вперед. Собаки на капоте и багажнике зашевелились, вскочили на ноги и стали спрыгивать в траву, а перед машиной начали разрывать кольцо и расступаться. Катюха объехала кусты шиповника. Псы продолжали уступать дорогу. Теперь сквозь бурьян к асфальту. И тут внезапно, как леший на болоте, на пути из травы возник человек. Перед самым капотом. В кольце собак, обросший косматой нечесаной густой бородой и усами, с патлатыми, торчащими в разные стороны волосами. Едва не наехала, прижала тормоз, мотор заглох. Человек стоял во весь рост, чуть наклонившись вперед, в какой-то несуразной просторной одежде. Вместо рубахи — нечто тусклое, похожее на обыкновенную, вручную пошитую, накидку со свободными рукавами, широкие немудреного покроя домодельные штаны. Ногами, обутыми в мягкие кожаные ременчатые сандалии, притоптал к земле траву. Из-за его спины выступил крупный пес с гладкой шерстью, присел сбоку на задние лапы. У пса был холодный взгляд, Раппопету показалось, что он заметил в нем некоторую пытливость. Друзья вытаращились через лобовое стекло на странное явление.
— Откуда он? — У Катюхи от затылка по шее к лопаткам побежал жар.
Вопрос умер в ушных раковинах приятелей. Ясно было одно: собаки не трогали этого человека, а он решительно преградил автомобилю дорогу. Раппопет выругался, час от часу не легче, этот город, видно, состоит из придурков, собак и бомжей, подобно тому, который торчал перед машиной. Толкнул локтем дверь, машинально проверил, крепко ли заперта. Убедившись, что все надежно, отодвинул сидение назад, вытянул ноги. Малкин из-за плеча Раппопета смотрел с любопытством, спокойно, будто ничего особенного не происходило. Интуиция никогда не подводила Ваньку, появление лохматого человека не добавило опасных ощущений. Лугатик, наоборот, забеспокоился, руки, схваченные наручниками, заметались по коленям, противно зудели ладони, а подмышками жарко запекло. Неприятный осадок потянул душу вниз на дно неведомого колодца в глубине подсознания. Как будто наручники охватили не только запястья, но перепоясали все тело. Внешность незнакомца настораживала. Лугатик поежился, дернул коленями, грудью прижался к спинке водительского сидения и засопел у правого уха Катюхи. Ему, как и Раппопету, хотелось смести с дороги неожиданную преграду, но не давить же человека. Замешательство, неуверенность и ожидание замерли в глазах.
А человек пристально смотрел на лица за лобовым стеклом и не двигался.
— Чего он хочет? — шепотом выдавила Катюха.
— С придурью, как и все в этом городе, — хрипловато процедил Раппопет и широко неестественно зевнул, показывая, что ничем не обеспокоен, однако просто врал, неизвестность по-прежнему вызывала в нем ощущение подкожной тревоги. — Кто их знает, чего они все хотят. Спрашивать бесполезно.
Но спрашивать не понадобилось, потому что человек чуть подвинулся, поднял правую руку, она наполовину оголилась, вылезая мускулистыми связками из широкого рукава просторной накидки, наклонился еще сильнее вперед и громко, четким моложавым голосом, никак не вязавшимся с обросшим лицом и внешним видом, произнес:
— Вы все обязаны петуху, но нет обязанных больше.
В машине переглянулись: что бы это значило, поперек шеи уже были городские загадки. Чем, собственно, они обязаны петуху? Впрочем, не стоит серьезно воспринимать придурка. Раппопет наполнил грудь воздухом и слегка приспустил боковое стекло, осторожно поглядывая на собак:
— Петух ты драный, козел! — выкрикнул в образовавшуюся щель и, когда выдохнул все слова, как будто набрался новых сил. Вязкая духота салона вновь напомнила о себе, он заработал локтями, как бы раздвигая пространство для себя.
— Там, где нет неба, нет ничего, кроме всего, что есть, — сказал человек и правой рукой показал себе под ноги, широкий рукав накидки опустился, скрывая всю руку, и только растопыренные пальцы остались видны.
— Козел! — опять раздраженно выкрикнул Андрюха, жилы на шее у него вздулись и покраснели.
— Не давай воли переду, но покорись заду, — парировал человек, смотря исподлобья, прижатым к груди подбородком смял нечесаный пучок бороды.
— Козел! — в третий раз уже без особого азарта выпихнул Раппопет. Уже казалось, что такая бессмысленная перекличка может продолжаться бесконечно. Дурь, которую нес человек снаружи, Раппопет слышал в городе предостаточно, ничего нового не было, и от этого коробило, зачесалось под ребрами. Машинально поскреб ногтями через ткань рубашки.
— Морда свиньи загадочна, разгадать ее — значит впитать истинный разум, — невозмутимо продолжил человек, на его заросшем лице невозможно было разглядеть выражения. Оторвал подбородок от груди и тыльной стороной правой ладони, которая полностью высунулась из широкого рукава, отбросил смятую бороду вперед.
— Я сказал, что ты козел! — более вяло, через паузу, монотонно послал в щель Раппопет. — Убирайся вон с дороги! — стал подумывать, что следует капотом оттеснить ненормального. Пожалуй, приятели сейчас не стали бы противоречить.
Катюха пыталась сосредоточиться. Двоякость положения заводила в тупик. С одной стороны, хотелось вырваться из собачьего плена, с другой стороны, ни она и никто из друзей не знали, куда ехать. Вернуться в город значило прийти к тому, отчего стремились убежать. Лугатик поерзал, идиотский диалог Раппопета с лохмачом снаружи напомнил ему магазин, почудилось, что сейчас откуда-нибудь выпрыгнет полицейский и заблажит во всю глотку: «Сюрприз, сюрприз!» Душу вымотали сюрпризы, до сих пор вот они на запястьях. Лугатик скис и как-то смялся, точно оказался между молотом и наковальней. Малкина тоже не воодушевил диалог о козле, опасности от незнакомца как бы не было, все казалось примитивно просто. И все же по-прежнему из-за спины Раппопета вытягивал шею, всматривался в бородатое лицо за лобовым стеклом и ждал. Чего ждал, объяснить не мог, но ждал.
