— Голая почешешь? — прозвучал голос рыжего верзилы.
— А хотя бы! — зло отозвалась. — Тебя только это останавливает? Голой даже удобнее, ничто не стесняет движений. Так что, парень, это не морока, самая большая морока у тебя в мозгах. Скоро и ты начнешь задом ходить!
— Ну-ну. Интересно, кто из нас пыльным мешком стукнутый? — съязвил тот.
— Ты, конечно, — отбила Карюха, — коль сидишь в этом болоте! Вон у тебя тоже цепочка. Не понял, что ты здесь обыкновенным животным числишься? Посмотри в зеркало, у тебя уже морда проявляется. Скоро загавкаешь. А я не собираюсь уподобляться тебе и тем чокнутым, которыми наполнен город.
Рыжий ничего не ответил, как-то странно ухмыльнулся и отвел глаза. Его сосед с намечающимися усиками начал интенсивно жевать пищу. Усики смешно шевелились, когда он усиленно двигал челюстями. Карюха усмехнулась, вспомнив шутку, что парень отращивает усы, когда ему больше нечем гордиться. Здесь шутка попадала в десятку. Парень поворачивался боком, прятал лицо и глаза и скукоживался.
— Глупо все. Не дергайся, — проговорила Сашка.
— Ну да, так я тебя и послушала! — вспыхнула Карюха, не доверяя ей.
— Как знаешь, — равнодушно пожала та плечами.
— Значит, не пойдете со мной? Боитесь? А я пойду! — Карюха поставила чашку на стол и уловила, как в левое ухо вошел шепот Аньки.
Та оказалась совсем близко, коснулась грудью Карюхиного плеча:
— Возьми меня с собой, — прошептала и выдала для остальных во весь голос: — Крокодилам нужно болото, а лягушкам — река. Вкусно пахнет жареными семечками. Это к дождю, это к дождю, это к дождю.
Карюха решительно шагнула к двери. Анька проворно попятилась за нею. Больше никто не двинулся с места.
— Да, — бросила Карюха, — с вами каши не сваришь, вы уже отработанный материал, надо искать своих.
В коридоре было по-прежнему, хоть шаром кати. Карюха растерянно кинула взгляд на ближние двери, потом на Аньку, вспомнив, что та уже убегала. Анька, опережая вопрос, спиной приблизилась к одной из дверей и толкнула плечом. Карюха не заставила себя ждать. Они очутились на лестничной площадке, по лестничному маршу, выкрашенному в яркий желтый цвет, спустились на нижний этаж, прошли по цветному коридору, потом по длинной желтой лестнице внутри крыши приблизились к металлической уличной двери с потертой ручкой. На протяжении всего пути — никого. Анька шла задом, вызывая раздражение у Карюхи.
— Кончай придуриваться, иди нормально! — говорила девушка. — Не бойся, пустота вокруг.
Но Анька глупо улыбалась и упрямо делала по-своему. Уличная дверь была раскрыта. По торцу краска несколько обита, металл подернулся легкой чернотой. Карюха выглянула наружу — свободно.
— Странно все, — кинула она Аньке. — На окнах развесили решетки, а двери нараспашку, и охраны никакой, — но раздумывать было некогда и глупо, надо было сматывать удочки, пока не хватились. — Удача, — выдохнула затем. — Может, за остальными сбегать? — минуту прикидывала и отказалась от этой мысли, боясь, что второй раз уже не подфартит.
В последнее мгновение вспомнила, что она голая, на миг замешкалась. Но выбора не было, будь что будет — и сломя голову шмыгнула на улицу. Анька — следом.
— В какую сторону? — спросила у Аньки.
— За мной, — ответила та, повернувшись к ней лицом и быстро убирая с губ улыбку.
Глава четвертая Истина там, где нет мысли
Утром от пещеры собаки провели Малкина с друзьями к машине. Люди раскидали ветки, забрались в салон и стали ждать Буриха. Тот появился в окружении псов, отдавая короткие распоряжения Александру, семенившему рядом. Бурих, к удивлению приятелей, был чисто выбрит и одет как истый горожанин: джинсы, рубаха, барсетка в руках. Катюха отметила довольно приятную внешность Буриха.
Не спрашивая разрешения и не объясняя причин, Бурих пересадил Катюху на заднее сидение, сел за руль и покатил через поляну к асфальту. Уже на въезде в город развернул машину на сто восемьдесят градусов и дальше поехал задним ходом. Раппопет и Лугатик недовольно заворчали, но возражать не стали, Бурих знал, что делал.
Улицы города за стеклами авто быстро мелькали. Машина свернула в проезд между перевернутыми домами и остановилась перед сумасшедшим домом. Предупредив приятелей не высовываться из салона, Бурих выбрался наружу и ловко попятился к входным металлическим дверям. Передвигался легко, привычно, голова крутилась, как у стопроцентного местного жителя. Из дверей появился какой-то горожанин, Петька попятился на него:
— День и ночь Философу! — хлопнул в ладони, обращая на себя внимание. — Знать бы, кто захлебнулся в воде. Не дремлет ветеринарная служба.
У горожанина была сильно сутулая спина, покатые плечи, обтянутые тонкой тканью малиновой рубахи, намокшей от пота подмышками. Петька чутко издалека поймал терпкий запах пота, который бил в нос звериным духом. Широкая талия крепко стянута черным поношенным ремнем, удерживающим на крутых мощных бедрах синие сморщенные брюки. Каблуки и подошвы растоптанной обуви на круто выгнутых ногах изрядно истерты с внешней стороны. Бурих и горожанин поравнялись, повернулись лицами друг к другу.
— Вороны никогда не переведутся, — грубовато разнеслось в ответ Буриху. — Жиреют на такой жвачке. Шкуры ветеринаров не высохли.
— Красавец дракон не дружит с воронами, — Петька развел руки в стороны.
— Ты прав, но Ворон дождался, — собеседник часто закивал головой, на которой петушком торчал жесткий чубчик.
— У крови сильный запах, — ноздри Буриха расширились, будто вылавливали в воздухе этот дух.
— Вода существует для того, чтобы топить собак, — проворчал собеседник и брезгливо повел носом, как бы ощущая собачий запах, впрочем, возможно, на самом деле улавливал этот дух от Буриха и находился оттого в замешательстве. — Вот-вот дорога скроется, — он резко сорвался с места и задом потопал на кривых ногах от Петьки.
В машине были приспущены стекла, приятели слышали разговор, но не понимали смысла. Проводив горожанина взглядом, Бурих вернулся в «жигули».
— Ты о чем там кукарекал? — накинулся на Петьку Андрюха. Завозился. Сидение под ним металлически застонало. — Переведи на человеческий язык всю эту тарабарщину.
— Добывал информацию, — пояснил Бурих, усаживаясь удобнее. — Ночью в городе побывал дракон. Жертв и крови много. В городе траур. Скоро все выйдут к дороге. Такой ритуал скорби. Полчаса будут стоять на обочине и глядеть на дорогу. Подождем, когда начнется. В сумасшедшем доме останутся только те, кого лечат. Мы сможем свободно войти. Подруги вашей там уже точно нет, постараемся узнать, с кем она ушла? По крайней мере, так определим направление поиска, — и, видя, что его внимательно слушают, пустился в подробности. — В сумасшедшем доме все организовано по высшему разряду. Вновь поступившему сразу дают возможность для побега, но не одному, к нему прикрепляют агента. Бегут вместе. Клиент даже не подозревает, что находится под неусыпным контролем. О нем известно все. Ночью, очутившись среди волков, клиент испытывает ужас, мечется. Потому боится ночи, а днем без агента ни шагу. И начинает приспосабливаться. Затем проходит еще пару этапов вживания, и постепенно впитывает городскую жизнь. Принимает внешнее поведение горожан и повторяет его. А потом и сам становится перевертышем. Редко попадаются такие клиенты, как я, но если попадаются, с ними ведется более изощренная игра. Выиграть в этом противостоянии одному против системы практически невозможно. Ведь, по большому счету, я еще ничего не выиграл. Я не смог вернуться домой, я вынужден жить здесь по правилам Философа. И хотя я применяю эти правила для собственного выживания, но я участвую во всем, что тут происходит. — Он на короткое время умолк, открыл барсетку, достал белые медицинские шапочки и вручил каждому. — Наденете шапочки, прежде чем войти в сумасшедший дом, это чтобы не сработала система тревожной сигнализации. В каждой шапочке датчик, блокирующий сигнал системы.
