– Надо бежать, – ответил я.
На ее милом лице отразилась легкая грусть, всего лишь тень
грусти. Я понял, что ответил верно, когда она обронила обычное дежурное:
– До метро всего пять минут…
Я вскочил, торопливо оделся, стесняясь наготы этого похотливого
самца, в тело которого всажен. Она перевалилась на бок, наблюдала за мной с
насмешливым сожалением. Я сказал, прыгая на одной ноге, – никак не мог от
спешки попасть ногой в другую штанину:
– Автобусы наверняка уже не ходят!
– Успеешь…
Я подумал, что она не прочь, чтобы не успел. Впрочем, кто их
знает, сейчас даже старомодные вовсю отстаивают независимость. Уже разобрались
в разных своих преимуществах, да и побаиваются, что на шею сядет пьяный чмурик,
за которым надо ходить, убирать, стирать за ним вонючие носки.
Я быстро натянул кроссовки, чмокнул в щеку. Она смотрела
вопрошающе, но молчала. У нее, естественно, на языке вертится только один
вопрос, но именно он раздражает мужчин больше всего, и она только смотрела
большими печальными очами.
Я отвел защелку замка.
– Ну, пока. Я позвоню.
– Звони.
Я кубарем скатился с лестницы. Асфальт громко шелестел под
подошвами, холодный воздух врывался в легкие, вычищал внутренности, крохотными
фонтанчиками вырывался из каждой поры на коже, вымывая человеческое тепло. Стало
холодно, я все ускорял шаг, наконец вдали замаячила ярко-красная «М».
Влетел в метро, простучал подошвами по эскалатору. Навстречу
попался неопрятный мужик, отшагнул в сторону, но и я шагнул туда же. Так
дергались некоторое время, тупо копируя друг друга, потом мужик выругался,
пошел корпусом и отпихнул меня.
На перроне я чуть не задремал, потом пришла воздушная волна
из туннеля. Металлическое чудовище с яркими фарами пронеслось, притормаживая,
распахнулись двери. Я шагнул… в переполненный вагон, упершись в спины мужчин.
Инстинктивно напрягся, ибо воздух в вагоне пропитывала враждебность.
Не пацаны, что проводили девчонок до подъезда и спешат
домой, – возвращаются зрелые мужики, знающие в жизни многое, обжегшиеся на
многом, потому и возвращающиеся, не оставшиеся, и к себе ни-ни, а то не
расхлебаешься, законы теперь призвезденные, только и знают, что жизнь портить…
Пахнет водкой, конским потом, несвежими постелями. Многие
бесстыдно спят. Кто повалился соседу на плечо, кто откинулся на спинку сиденья
и расслабленно открыл пасть, храпит, показывая не только выщербленные зубы, но
и гортань с бледным гнойным налетом…
Вдруг один из спящих всхрапнул, открыл глаза, мгновение дико
смотрел через раскрытую дверь, а когда механический голос назвал станцию, этого
дурака словно катапультой выбросило вместе с «дипломатом» через уже
охлопывающиеся створки.
Вагон заполнили существа, мозг которых слишком устал, чтобы
даже спрашивать: оно тебе надо? – и существа держатся на простейших
рефлексах выживания: доползти до норы, а там гори все пропадом, больше через
весь город не поеду, на что оно мне, да чтоб я из-за бабы…
Внутренним взором я отчетливо видел все множество этих
вагонов, все поезда как на этой линии, так и на встречной, на Кольцевой и на
всех радиальных. Огромное, несметное количество поездов – и все заполнены
этими существами! Этими же самцами заполнены в этот миг все автобусы,
троллейбусы, трамваи…
По коже пробежали мурашки. Всюду по городу в этот момент
идет один-единственный зверь. Этот зверь – я, Егор Королев!
Это я сижу напротив, бессильно развалившись, словно
тряпичная кукла, и сплю, прижимая к животу портфель, рожа перекосилась, изо рта
выползают слюни… И рядом тоже я – длинный и худой, как стремянка, бледный
от недосыпания, даже россыпь угрей поблекла. И вон тот, что сплошное тесто в
дешевом костюмчике… И этот очкарик, который в шляпе, и бородач, и носатый, и
тот бандера, и хиппак, и молотобоец, и профессорообразный…
Некоторые еще только вышли от своих ларис, торопливо и
расслабленно спускаются по лестницам, вяло шурупают: сегодня что-то устал, не
раскошелиться ли на мотор… да ладно, до пересадки успеваю, другие уже плетутся
по своим улицам, входят в подъезды, достают ключи, с облегчением вваливаются в
с в о и квартиры.
Основной инстинкт разумоносителя настолько силен, что
подавляет любую разумную мысль, загоняет мое «Я», Меня, в неведомые глубины
этого механизма. Вернее, подчиняет настолько, что разум сам суетливо бежит
впереди простейшего из инстинктов, прометает дорожку, служит, а свободу
получает не раньше чем инстинкт нажрется своего.
Я закрыл глаза, застонал от жгучего стыда. Черт, до чего же
я грязное животное! Ну ладно мой разумоноситель, но я, Высшее Существо,
пришелец из какого-то мира, более высокого, не сумел совладать, победить,
перебороть…
– Черт, – сказал я вслух, прислушиваясь к своему
дрожащему голосу, – в следующий раз, если уж так припрет… если гормоны
ударят в голову… то зайду в ванную и, так сказать, решу проблему вручную.
Инстинкт умолкнет, он же дурак, обмануть легко, а я получу свободу.
Свобода, повторил себе настойчиво, – это ясность
мыслей. Ясность! Потому что я – мысль. Я – то, что живет в этом теле.
А втиснули в тело самого-самого массового не для того, чтобы пошел на поводу
инстинктов этого зверя, а чтобы не выделялся. Чтобы не отыскали те, кто
охотится.
– Не сразу отыскали, – повторил я вслух шепотом.
Почему-то не оставляло ощущение, что рано или поздно отыщут. – И чтобы я
успел. Черт, что я должен успеть?
Раздеваясь, на ходу мазнул пальцем по кнопкам ДУ. Телевизор
легонько щелкнул, в тишину ворвался бодрый энергичный голос, объясняющий, как
лечиться от самого страшного заболевания – перхоти, а когда загорелся
экран, там уже чуть ли не под марш показывали, как ополаскивать волосы, иначе
те останутся тусклыми и без настоящего блеска.
Несмотря на усталость механизма, в который всажен,
чувствовал, что не смогу забраться в постель, вон даже руки трясутся. Торопливо
размолол кофе, а на экране успели продемонстрировать кучу таблеток и наклеек,
якобы снижающих вес «без всяких усилий». Конечно, бред, но лохи попадаются и
будут попадаться, всем нам хочется без труда вытащить рыбку из пруда…
Не нам, поправился я, а всем им. Я не из этого племени.
Я другой. Я – настоящий. А они – я еще даже не понял, все эти
люди, машины; весь мир – созданы лишь для того, чтобы меня морочить?
Размолол, пока чайник закипал, всыпал в джезву. Налил
кипятку, поставил на слабый огонь. Коричневая корка долго не желала шевелиться,
наконец пошла вверх. Мои пальцы сами сняли, переставили на край стола, пусть
настоится, все привычно, автоматически, тело проделывает это уже много лет,
мозги участия не принимают…
Так, а когда принимают? По сути, все, что делаем, это
готовые наборы алгоритмов. А когда вносишь изменение, то черт знает что
получается. Так садишься в тот же вагон метро, и прет тебя по старому
привычному маршруту, хотя именно сегодня тебе нужно… нет, не помыслить, а
просто перейти на чуть иной алгоритмик.
