Джой лежал все так же на боку. Глаза его с любовью и
преданностью смотрели на нас. Он уже не дышал, сердце его остановилось или
останавливалось, но в угасающем взоре я видел его страдание от разлуки с нами.
Мы вышли на крыльцо странно осиротевшие. Умерла всего лишь
старая собака. Но я чувствовал, что из меня вынули душу, а я только пустая
оболочка. Отец выглядел еще хуже, это его пес, это ему он мыл лапы после каждой
прогулки, ему любящий пес приносил тапочки и преданно смотрел в глаза,
упрашивая велеть ему что-нибудь, послать куда-нибудь, а он тут же сделает,
выполнит, потому что очень-очень любит…
Не знаю почему, но, томимый неясным побуждением, дома я
сразу же бросился к книжным полкам. Из того, что искал, наткнулся только на
затрепанный учебник по астрономии. Помнится, уже листал в первый же день… Да,
первый день Осознания. Слишком упрощенный курс…
Холодок страха пополз по спине. Что-то в этом странное!
Память подсказывает, в школе отвечал по этой дисциплине. Но почему ничего не
помню? Да-да, мое тело отвечало достаточно уверенно. А потом, потом понятно…
Большую часть знаний мы взгромождаем как цирковые эквилибристы, чтобы кое-как
донести до экзаменатора, а потом все с грохотом рушится, рассыпается в пыль,
еще не долетев до пола.
Знания, которые не употребляются, организм старается не
запоминать. Это аксиома. Но, может быть, есть другая причина?
Я не дал исчезнуть холоду страха, наоборот – углубил,
представив черноту космоса, бесконечность, далекие искорки звезд,
безжизненность. Не потому ли организм не запоминает, даже спешит забыть, что
эти знания не только бесполезны, но и опасны? Я же чувствую, как во мне
сопротивляется нечто сильное, как в мозгу и в душе оно всеми лапами, коготками
старается отпихнуться от ужасающего космоса, бездны, будто стою не на дне этой
бездны, а на краю.
Итак, давай-ка припомню: в начале начал был Первоатом. Не
существовало ни времени, ни пространства. Так? Так. Потом атом взорвался. Во
все стороны понеслись осколки, что в полете превращались в скопления пыли, а из
той образовывались галактики. Я сейчас возник в одной из таких галактик на
самом краешке вокруг самой средней звезды. Этих звезд великое множество, как
намного крупнее этого Солнца, так и мельче, ярче и тусклее. Планеты же состоят
из той же пыли, что и звезды. Они не могли возгореться сами по себе из-за своих
малых размеров. Правда, в недрах этих планет жар стоит почти как на поверхности
звезды.
Время шло, структура Вселенной усложнялась. Галактики
старели, некоторые звезды гасли, иные взрывались, сталкивались, их уносило
космическими течениями.
На одной из планет, что кружились с бешеной скоростью вокруг
Солнца, по мере усложнения, образовались некие соединения. Они получили
возможность воспроизводить друг друга. Одни названы кристаллами, они
развиваются медленнее, чем те, что получили название биологических.
Биологическое усложнение материи привело к тому, что очень быстро через цепь
превращений в более сложные структуры возникло то, что называется человеком. То,
в чье тело меня всадили, словно в кабину вездехода.
«Стоп-стоп, – сказал я вслух, пытаясь уловить мысль,
закрепить ее в словах, – почему сразу «всадили»? А если я сам откуда-то
сбежал, побегал по Галактике, нашел временное убежище в этом теле?» Нет, это бред
похуже того сериала, что Лена смотрит с восторгом. Там бессмертный дебил идет
из века в век, ничему не научившись, кроме как махать мечом, да и то словно
домохозяйка после двух уроков в платной школе. Если я представитель более
высокого стаза, за мной уж точно не гоняется ни полиция, ни такой вот идиот с
самурайским мечом. Но что тогда со мной? Почему я здесь?
Стараясь не потерять ниточку, я начал вчувствоваться,
проникать мыслью глубже, дальше, и холодок сперва вздыбил волосы на руках, кожа
пошла пупырышками, затем ледяными искрами пробрался вовнутрь, вонзился в сердце
так остро, что в глазах потемнело, а в черноте заблистали ледяные звезды.
А что, если…
Нет, эта мысль слишком ужасна, чтобы попытаться даже
додумать до конца! Чудовищна, отвратительна. Но все же попытаюсь, ибо надо не
упустить ни малейшей зацепки. Итак, предположим, только предположим, что
развитие вида не остановилось. Что развивается не только социальное устройство
общества, но и в самом человеке появляются новые извилины, новые нервные окончания.
Не так уж нелепо? По крайней мере не противоречит биологии, если даже и
противоречит дарвинизму. Впрочем, дарвинизму не противоречит тоже.
Пойдем дальше. В результате этих новых извилин в том
существе, которое зовется человеком, появилось нечто новое. Нет, не разум, ибо
разум лишь высшее проявление инстинкта, он и служит глубинным инстинктам, умело
удовлетворяя их, давая им то, чего не могут получить благодаря простым: хватай,
греби, ешь. Нет, появилось некое осознание, продуктом которого и являюсь я. Я,
существо, которое сидит в этом разумоносителе.
Я в нем живу. Даже командую. Что захочу, то и сделает.
Никакой не человек из будущего. Никакой не инопланетянин.
Просто человек, внезапно осознавший.
Что?
Часть II
Глава 1
Я передвигался длинными замедленными прыжками. Широкую
расщелину перелетел плавно, растопыренными руками оперся о плотный воздух, что
помогло опуститься на той стороне плавно, красиво.
А затем шаги стали обычными, я пошел в привычном мире ночной
улицы, слабо освещенных домов, серого, выщербленного осколками времени
асфальта. Улица медленно поднималась кверху, а вон за теми домами – это
уже окраина, просматривался круг трамвайного пути, где водители отмечают
путевые листы и успевают забить «козла».
Стена дома плавно поплыла назад и пропала. За углом
открылась блестящая в свете фонарей металлическая петля трамвайных рельсов в
два ряда, маленькая будочка диспетчерской. Дальше ряд деревьев, снизу
подсвеченных оранжевым пламенем фонарей, верхушки в мертвенном серебре луны.
Все знакомо, все привычно. Трамвая пока нет, ночью ходят с интервалами в
полчаса, а то и больше. Автобуса здесь нет в принципе. Я здесь хожу часто, знаю
все закоулки, проходные дворы, знаю, где лавка с обломанной спинкой, знаю все
деревья, стены домов.
Потом на мир начала наплывать другая картина, я услышал
странные звуки, словно рвущиеся из мирового пространства, далекий гул, начал
ощущать давление в бок и, наконец, понял, что возвращаюсь в другой мир, который
еще тревожнее и нелепее этого.
Полежал с закрытыми глазами. Сердце стучало так, словно
только что пробежал вверх по лестнице на свой этаж. Где я мог видеть этот часто
повторяющийся сон? Я не был там, это точно. У меня хорошая память, я помню чуть
ли не каждый день своего детства, а здесь я шел по местам, которые знаю хорошо…
Но я никогда там не был! Что с моей памятью? Или я как-то
перехватил кусочек чужого сна? Или во мне всплыли сны моего отца, трамваи были
только в его молодости, он мог там ходить… Генная память, то да се, об этом
охотно порассуждали бы длинноволосые хиппари с психоневрологического
факультета, но у меня свои проблемы, в рубашку с длинными рукавами пока что не
тянет.
