Разумоноситель глубоко вздохнул, его мышцы напряглись,
звериное тело метнулось с постели. Одеяло полетело в сторону, а я поехал в этом
слаженном организме в туалет, потом в ванную комнату. Тугая струя вырвалась с
готовностью, а глаза мои, да, мои, не отрывались от зеркала на стене.
Здоровье моего разумоносителя не хилое, развит терпимо, кожа
чистая, пара прыщей, никаких болезненных пятен. Едва заметные жировые валики на
боках, здесь их зовут французскими ручками, следствие сидячей работы, но не
толст, так что пока нет проблем ни со здоровьем, ни со скоротечной жизнью
обитателей этой планеты.
Лицо опалило жаром, кожу защипало, словно кололи множеством
мелких иголочек. Это кровь из внутренних органов прихлынула на периферию, к
щекам, потому и ощущение жара. Вообще-то тридцать шесть и шесть – это
температура внутренностей, на поверхности гораздо ниже. Здесь равна температуре
воздуха, а это где-то около двадцати.
Какого черта я морочил себе голову своим инопланетным
происхождением, воображал гостем из далекого будущего, из параллельного мира,
когда истина на поверхности?
Из зеркала смотрит мое и не мое лицо. В глазах отражения
что-то мелькнуло. Почудилось, что сказало настолько трезво, что мурашки
побежали по коже: «Потому и морочил! Потому что от такой истины рехнуться
можно. Потому что не хотел даже смотреть в ту сторону. А уж на самую истину
страшно посмотреть прямо, не отрывая взгляда. А какая она, истина? В этом
случае можно даже не бояться с прописной буквы – Истина?»
– Перестань искать, – сказал я зеркалу как можно
более твердым голосом, – перестань искать за облаками… Положим, только
предположим! – что произошло куда более страшное. Самое страшное, что
могло случиться. Я и есть я, который родился на Земле двадцать девять лет
назад. Родился в этом теле… тогда оно было помельче, потом рос, ходил в школу,
работал, спаривался с особями противоположного пола, начал размножаться,
выполняя весь цикл, заложенный природой во все живое, будь это растения, гады,
птицы или звери…
Судорога свела горло. Я стиснул челюсти, отгоняя приступ
животного страха. Волна черного ужаса схлынула, оставив во всем теле слабость и
тоску.
– Я живу в этом теле, – сказал я громко.
Прислушался к жутким словам, что звучали как приговор пожизненного заключения,
сказал уже тише: – И… в этом времени. Я появился не в Древнем Риме, не в
эпоху инквизиции. Я не раб-гладиатор и не вельможа Людовика. И мне, судя по
всему, уже не увидеть, как полетят на Марс или к Тау Кита, не увидеть будущего…
Опять ужас нахлынул с такой силой, что в глазах потемнело. В
голове раздался звон, потом писк. Тело стало ледяным. Я чувствовал, как холод
подбирается к самому сердцу. Прошептал застывающими губами:
– Но должен же быть какой-то выход?
Ледяная лапа слегка разжалась на сердце. Я вздохнул
судорожно, тьма слегка очистилась, но во внутренностях оставалось ощущение
смерти.
– И все-таки мне повезло, – прошептал я, –
ведь не родился же во времена Ивана Грозного? Висел бы на дыбе, ломали бы мне
кости.
Но внутри ныло странно и тревожно, словно толстокожее тело
испарилось, душа внезапно осталась без оболочки, без защиты, и теперь ее
продувают все злые и холодные ветры. Не такое уж и большое утешение, что я не
во временах Ивана Грозного! Со звездных далей пятого тысячелетия это время с
иваногрозновым совсем рядом. И не очень-то разнится нравами…
Тоска оглушила, я инстинктивно напрягся, словно меня сажали
на кол опричники или раздевали и привязывали в пыточной камере ФСБ. Ну почему
мне не родиться на сто… а лучше на тысячу лет потом? Или даже на десять тысяч?
Тогда уже знают ответ на вопрос, над которым ломаю голову. Если бы родился в
будущем, то… может быть, был бы уже… бессмертным.
Последние слова я почти прошептал, чувствуя страх и
тоскливую безнадежность.
Я закрыл глаза, то есть сомкнул веки, надвинув их сверху и
снизу на глазное яблоко, и весь этот красочный мир исчез. Это было так
неожиданно, словно я не проделывал это миллионы лет раньше, что я даже
отшатнулся от внезапно прыгнувшей на меня тьмы. Смотрел-смотрел, пока в глазных
яблоках не защипало, веки опустились сами. На этот раз силой мышц я удержал их
в таком положении, глазное яблоко зашторено, сердце застучало чаще, а я напряженно
всматривался в это черное ничто с возникающими белесыми тенями. Одни тут же
растворялись, а другие возникали то здесь то там в этой странной темной бездне.
Выходит, когда я закрываю глаза, весь мир исчезает! Остаются
только шум от проезжающих машин, далекая перекличка поездов, команды диспетчера
с Белорусского вокзала, сработавшая сигнализация автомобиля…
Не открывая глаз, я плотно всадил указательные пальцы в
ушные впадины. Тут же все звуки оборвались. Я находился в темной пустоте, мир
исчез с его домами, реками и даже звуками. Лишь напряжение мышц в ногах
показывало, что я стою в этой пустоте, что у меня есть тело, что нахожусь на
твердом.
Страшась потерять мысль, которая может привести к открытию,
я поспешно вернулся в комнату, лег на диван. Постарался сделать дыхание ровнее,
пусть сердце так не колотится, снова закрыл глаза, на уши надел наушники с
отключенным микрофоном.
Не сразу перестал чувствовать тело. Но в конце концов я
повис в темноте, в темноватой бездне. Холодок ужаса медленно разливался по
внутренностям… или что там у меня?.. и кто вообще я?.. Я – мысль, что
существует, а все остальное – мои ощущения. Когда я ухожу с балкона, то
исчезает город, когда закрываю глаза, исчезает и вся комната, исчезает весь
мир. Значит, этот мир – всего лишь мои ощущения, а на самом деле его нет.
Он возникает, когда я открываю глаза!
Резкий неуместный звонок прорезался в сознание. Еще не
сообразив, что делаю, я вскочил и поспешил к двери, заглянул в «глазок»…
вернее, это все заученно проделало мое тело, мой разумоноситель, а пальцы с
готовностью оттянули защелку замка.
На лестничной площадке стояла улыбающаяся Рита. Плечи ее
загорели больше, чем лицо, молодая кожа шелушилась, словно у молодой красивой
змейки, что поспешно меняет кожу.
Она засмеялась:
– Ты что, спал?..
– Да нет, – пробормотал я все еще дрожащим
голосом.
– А ты чего такой?
– Ка-кой?
– Ну, словно… словно…
Она замялась, подбирая слово, я машинально отступил, она
вошла, обдав волной хороших духов, свеженькая, крепенькая, в коротенькой
юбочке, с открытой спиной, почти голенькая, но у нее эта нагота скорее
откровенность спортсменки, чем эксгибиционистки.
Ее глаза быстро скользнули по комнате, проверяя, как
разбросана одежда, мимоходом заглянула на балкон, как бы случайно толкнула
дверь в ванную и лишь тогда, не обнаружив следов другой женщины, улыбнулась еще
очаровательнее:
– Я тебя не из туалета выдернула?.. Тогда пойди хоть
воду спусти.
