Прихлебывая кофе, это такой горячий взбадривающий напиток,
исподлобья оглядывал комнату. Все в приглушенных тонах, Лена предпочитает такой
стиль, домашний, консервативный, спокойный, только на том конце комнаты ярко и
чересчур контрастно светится прямоугольник телеэкрана. Сейчас из-за края
выскакивают всадники на конях с перьями на конских и своих головах, мелькают
озверелые лица, из динамиков несется лязг металла, крики, дикое ржание, на
экране одни озверелые бородачи рубят и протыкают других озверелых бородачей, в
пыль падают раненые, кровь брызжет алыми струйками, страшное зарево пожара,
младенцев протыкают копьями и бросают в горящие дома…
Лена, прихлебывая кофе, одним глазом косила на экран.
Поморщилась, когда крупным планом заточенный наконечник копья со следами ударов
молотка с хрустом вошел в живот девчушки лет пяти. Девчушка захрипела,
ухватилась обеими ручонками за древко. Всадник с натугой поднял обеими руками копье,
лицо побагровело, а жилы на шее вздулись. Но держать истекающего кровью ребенка
на копье прямо над головой намного легче, и он, переведя дух, закричал красивым
мужественным голосом о падении тирании злобного узурпатора: вот его последний
ребенок, сорная трава вырвана с корнем.
– Рабство, гладиаторы, – произнесла она с
сомнением, – странные обычаи Рима… Не знаю, хотела ли я бы там очутиться
даже императрицей? А вот среди древних греков… Эллада, аргонавты, Троянская
война, культ красивых женщин…
Глаза ее мечтательно затуманились. Я смолчал. Вряд ли из-за
нее разгорелась бы война с Троей. У моего разумоносителя красивая жена, но в
древности были другие каноны красоты, Елена Прекрасная – по нашим меркам
всего лишь коротконогая толстушка. Даже если сравнивать наших женщин со статуей
Афродиты, то у наших и грудь повыше, и бедра пошире, а талия – напротив,
тоньше…
А что, мелькнула неожиданная мысль, если бы меня посадили в
тело древнего римлянина? Или грека, египтянина, ассирийца, хетта? Мчался бы я
на боевой колеснице, бросая дротики, возлежал бы в роскошной бане, окруженный
рабынями и евнухами… Гм, но я мог бы оказаться и среди приговоренных к казни.
Тогда эти мероприятия случались чаще, чем в этом мире продают мороженое. Меня
могли четвертовать, повесить, распять на кресте, посадить на кол…
Плечи передернулись, я ощутил холодный озноб по всему телу.
В самом деле, я мог бы оказаться и там, смотря что поручат выполнить! Но, с
другой стороны, могли бы меня перебросить и в века, которые по отношению к
этому далеко в будущем. Я мог бы очутиться колонистом на Марсе, на планетах
Сириуса, ловцом астероидов в соседней галактике!
Да что там ловцом астероидов, мелькнула мысль, показавшаяся
странно знакомой. Я мог бы уйти в те звездные империи, что внутри атома, мог бы
строить другие измерения для рождения новых вселенных…
Глава 2
Она допивала кофе торопливо, обжигалась, фыркала, как кошка.
Щеки раскраснелись от прилива горячей крови, одним глазом, словно хамелеон,
косила на часы. Наконец с победным стуком опустила чашку на столешницу.
– Уф!.. Помоешь, ладно?
– Помою, – ответил я деревянным голосом.
– Ладно-ладно, – сказала она весело. – Через
пару недель загляну, увижу их тут же в раковине.
– Ну…
– У тебя теперь две дюжины в шкафчике чистых. Я
перемыла все.
Она резко наклонилась ко мне, блеснули острые зубы.
Отшатнуться мне не дали усвоенные рефлексы, но страх стеганул по телу, как
крапивой. В щеку влажно чмокнуло, словно кальмар или крупная пиявка пыталась
присосаться. Я чувствовал, как там появилось влажное пятно. Затем эта особь
вылетела в коридор, сдернула с крючка сумочку. Я слышал, как острые,
словно копыта молодой козы, каблучки простучали в прихожую.
– Запрись!.. – донесся ее звонкий голос. –
Теперь всякие ходют…
Щелкнул стальной язычок дверного замка. Снова простучали
каблуки, затем вдали глухо загудел лифт. Негнущимися пальцами я кое-как
повернул дважды ключ. В толстой двери с металлической обшивкой в ответ дважды
звякнуло.
Надо поменьше двигаться, сказал я себе торопливо. Наломать
дров проще простого… Пока что мне везет, рефлексы разумоносителя вывозят, но
это скорее удача, чем моя заслуга. Боюсь, что вот-вот столкнусь с ситуациями,
когда опыт и память разумоносителя не помогут. Надо посидеть, осмотреться,
определиться, постараться понять, где я, зачем здесь, с какой целью.
Итак, я очнулся в квартире существа-доминанта этой планеты.
Квартира – это ячейка в огромном улье-доме. Надо мной сейчас, отделенные
тонким потолком, спят, совокупляются, едят и испражняются десятки и даже сотни
людей. Внизу еще несколько этажей: их обитатели тоже едят, совокупляются,
испражняются, – словом, живут нормальной жизнью землян. Так они зовут
себя, хотя еще чаще – русскими, немцами, финнами, то есть по группам
населения, а еще чаще вовсе по маленьким кучкам, как-то: москвичами, пермяками,
урюпинцами…
Как и принято, в этой комнате целую стену занимают книжные
полки. Правда, на столе стоит компьютер. Эти несложные приборы освоили
несколько лет назад. Очень слабенькие, примитивненькие, накопители информации в
них простейшие, крохотные, и хотя уже выпускают книги на лазерных дисках, но те
очень неуклюжие и неудобные, ими пока пользуются только самые заядлые юзеры…
Пальцы сами пошли по корешкам книг, ага, вот и школьный курс
астрономии. В первой главе рисунок со средневековой гравюры. Монах добрался до
края мира, высунул голову за небосвод. За хрустальным куполом вращаются
исполинские зубчатые колеса, зацепляют другие, еще огромнее, еще массивнее. Все
похоже на открытый механизм старинных часов, тогда самая что ни есть новинка! –
монах вытаращил глаза, ошалел от вида исполинских колес мироздания, что
приводят в движение звезды, планеты, небесные сферы…
Впрочем, нынешние знания, несмотря на этот комп, недалеко
ушли от тех, когда земля стояла то на трех китах, то на трех слонах, а то и
вовсе на черепахе.
Почему-то всплыла мысль о муравьях. Маленьких, блестящих,
которые в таком изобилии попадаются в лесах, парках, на улицах города. Одни
покрупнее, другие помельче… Что еще знают о них люди? Кусачие, шустрые,
вездесущие…
Ах да, у меня эти существа живут в двух цветочных горшках. Я
уже знаю о них много такого, о чем наверняка не догадываются даже специалисты.
Нижнюю половину окна закрывают роскошные бегонии, любимицы
Лены. Я не стал выбрасывать их после начала раздельной жизни, тем более что к
тому времени по листам уже бегали деловитые муравьи, пасли крохотных тлей,
подстригали чересчур длинные волоски, откусывали засыхающие листочки, умело
перенаправляли потоки сока, идущие от корней к листьям. Я еще не успел
выяснить: спят ли муравьи. Интересоваться ими стал давно, еще с детства… моего
ли?.. но то была лишь смутная симпатия к существам более слабым, чем я сам, и
только теперь, в зрелом возрасте, наконец-то поселил их дома.
