Сейчас мой разумоноситель едва не вдавился носом в горшок,
рассматривая муравьев, а я, который поселен в теле этого человека, подумал
внезапно: а не потому ли заброшен именно в это тело, что это существо как-то
связано с муравьями? Ведь оно, может быть, вообще единственное на этой планете,
у которого муравьи живут вот так дома! Оно с ними общается, наблюдает, как-то
воздействует на них, а они на него…
Ладно, если даже он не один, всяких чудаков на свете много,
но он мог продвинуться в этих наблюдениях дальше других. Или ему предстоит
увидеть нечто такое, что… что важно Кому-то из Пославших меня.
На этот раз уже не он, Егор Королев, а я – не известный
пока даже себе, придвинулся к горшкам и банкам, рассматривал этих шестиногих
существ с новым интересом.
Лена на прощание не забыла полить свои цветы, для муравьев
это потоп: выскакивают из множества норок, блестя черными спинками, старательно
тащат песчинки. Одни умело сбрасывают их с края горшка на подоконник, другие
так же умело, «не отходя от кассы», бросают песчинки в соседние норки. Я
наблюдал за одним работягой, который вынес песчинок из своей норки впятеро
больше, чем коллеги, и все песчинки аккуратно бросил в соседнюю норку. Если им
платят сдельно, он неплохо заработал.
Правда, в соседней норке из пяти работяг оказалось двое
таких хитроумных или хитрозадых. Они тоже деловито во славу и во имя расширения
своей норки сбрасывали песчинки и камешки в близлежащие норки. Двое из пяти,
подумал я, у муравьев еще жить можно. В конторе моего разумоносителя… в теле
которого я оказался, работают по такому принципу четверо из пяти.
В правом горшке лазиусы: у них бурно растут личинки, и
няньки выносят пустые коконы, быстро швыряют с края горшка. Те опускаются
медленно, почти невесомые, точнее – плотный воздух весит столько же,
коконы опускаются словно на морское дно. Подоконник весь усеян желтовато-белыми
пустышками из шелковой материи. Я знаю, что когда молодой муравей просыпается в
коконе, то выбраться сам оттуда не может – слаб. Старшие собратья распарывают
кокон, вынимают новорожденного, облизывают, высушивают, расправляют ему лапки,
усики, прочищают глаза.
А вот у тетрамориумов, что во втором горшке, я ни разу не
видел вынесенных коконов. Тетрамориумы вообще мужички прижимистые, у них все
идет в ход, они и едят все подряд, не капризничают, как лазиусы, так что и
пустые коконы могли приспособить на что-то дельное, если не на пеленки, то на
тряпки, чтобы вытирать со стола, а то и половые тряпки, ведь у муравьев всегда
чисто.
– Нет, – сказал я вслух, чтобы удостовериться, что
говорю это я, а не мой разумоноситель, – вряд ли так уж сразу и муравьи…
Ноги мои разогнулись медленно, я встал, как инвалид после
долгой болезни. Придерживаясь за стенку, прошел через квартиру к балкону. Дверь
распахнута, яркий свет, я осторожно вышел, прижался к стене. С трех сторон
распахнулся мир, в котором я теперь есть, в котором что-то должен сделать,
свершить…
Балкон, как знаю по памяти разумоносителя, на четырнадцатом
этаже. Отсюда открывается вид. Так, по крайней мере, говорят. Открывается вид.
Или – распахивается. Дома класса ульев, с множеством особей, протоптанные
дороги… Множество механизированных телег. Снующие, как муравьи, люди. Дома в
несколько этажей. Не в несколько сот или тысяч, а в единицы: шестнадцатиэтажки…
Сразу понятно, почему такие города на этой планете зовут «пленочными». Даже
самые «высотные» над поверхностью земли не выше, чем пленка нефти на озере.
И сразу видно, на какую дикую планету меня забросили! Настолько дикую, что
обустраивать ее почти не начали. Даже между такими вот городами – огромные
пространства вовсе не обжитой земли. Где земля или камни, где ничего не
построено, а просто растет без приказа доминанта этой планеты.
Послышался резкий свист. Я вздрогнул, повертел головой. На
балконе соседнего дома, что торцом к этому, толстый мужик в майке и трениках
замахал обеими руками:
– Эй, сосед!.. У тебя шестой канал работает?
На миг холодная волна окатила с головой. Я дернулся, губы
похолодели. Сам не знаю, какие каналы во мне работают, какие нет, потом
сообразил, что спрашивают не обо мне, крикнул:
– Работает!
– Точно?
Я лихорадочно вспоминал, по каким каналам Лена щелкала,
ответил уже не так уверенно:
– Показывают все двенадцать.
– Черт, – донесся его злой голос, – я думал,
опять профилактика. Но не три ж дня подряд? Чертовы бомжи! Сегодня антенну
сломали, завтра дом подожгут. Как думаешь, бомжи?
Он уставился на меня злыми глазами. Я пробормотал
вынужденно:
– Или подростки.
– Да, тоже не подарки, – согласился он и скрылся в
квартире.
Я тоже поспешно отступил, вдвинулся задом обратно в комнату,
как рак-отшельник в раковину. Почему-то показалось опасно и беззащитно стоять
вот так открыто.
Но даже в комнате, с закрытой на балкон дверью, не оставляло
ощущение, что за мной следят. Но кто? Вряд ли я ощутил бы так тревожно связь с
Теми, Кто Послал. Они и так видят моими глазами, слышат моими ушами. А то, что
я понял или осознал, становится мгновенно известно им тоже. Они перестанут
получать от меня информацию, если меня здесь прибьют. Тогда им придется
посылать другого агента…
По спине пробежал неприятный озноб. Что-то не нравится
ощущение насчет «прибьют»… Почему-то кажется, что я втиснут в это тело так, что
если погибну, то погибну на самом деле.
Я постарался отогнать леденящую мысль подальше. С чего бы
так просто дать себя прибить? Аборигены как-то живут, а я наверняка наделен
особыми способностями. Я же вижу, в какой примитивный мир попал, совсем молодой
и варварский, планета вовсе не освоенная!
Возможно, меня нарочно не снабдили всеми данными.. Возможно,
добытые ранее сведения сбивали предыдущих исследователей, скажем так. Я еще
даже не определил свою настоящую роль. Еще не выяснил, зачем сюда послан. Может
быть, я просто рядовой террорист, которому поручено что-то взорвать или кого-то
убить.
Я прислушался к себе, по телу прошла неприятная дрожь. Нет,
убить вряд ли. Дрожь возникла где-то глубоко внутри, вовсе не на материальном
уровне, а уж потом передалась этому непривычно огромному телу. Скорее всего у
меня миссия поважнее. И поинтеллектуальнее, так здесь говорят. Для простых
исполнителей подбирают людей, гм, вспомнить бы, каков я на самом деле, с более
простыми чувствами.
В висках начала нарастать боль. Сперва тупая, медленно
растеклась по всей голове, а с боков начали стучать острые молоточки, словно
кирки, которыми долбят скалу.
Я стиснул ладонями виски. Под кончиками пальцев дергалось,
пульсировало. С каждым толчком в череп словно забивали острый гвоздь. Я сжал
челюсти, стараясь превозмочь боль, прошептал мысленно: давай сначала. Итак, я
очнулся в этом теле. Без памяти о своем прошлом…
Резко зазвенело. Вздрогнув, я панически огляделся, не сразу
сообразил, что это проснулся и заработал так называемый телефонный аппарат.
Трубка едва не подскакивала, вдобавок мигал зеленый огонек.
