Место петровцы выбрали уединенное, хотя в Москве где
уединишься, я заметил, как еще пара зевак остановились неподалеку, один даже
щелкал фотоаппаратом.
Я спросил тихонько:
– И что это дает?
Марина наморщила носик в задумчивости.
– Ну, прежде всего это клуб по интересам…
– Нет, что дает это обливание?
– А, это связь с Природой, Единым Разумом, Душой Космоса,
Вездесущей Праной Мироздания, что разлита везде и всюду… а в быту, ведь тебя
именно это интересует, дает долгую счастливую жизнь.
Я посмотрел на мужиков, что перестали обливаться, теперь
кланялись бабам, а те кланялись в ответ. Похоже, этот Петров к тому же содрал
кое-какие ритуалы не то у самураев, не то у дзюдоистов.
– Долгую счастливую… это сколько?
Она сделала большие удивленные глаза:
– Не до бесконечности, понятно. До бесконечности… гм…
там другие методы. А эти получат пару лет прибавки.
Выстроившись в круг, петровцы бегали гуськом, тряся
животиками и всем, что еще болталось. Я засмотрелся на молодых женщин, а
Маринка, поймав мой пристальный взгляд, ревниво поморщилась:
– Ты это оставь… Они так заняты своим здоровьем, что ни
на что отвлекаться не станут.
– Пару лет, – пробормотал я. – Без этого
проживут пятьдесят семь, если верить нашей статистике, а если каждый день вот
так себя истязать, то проживут по пятьдесят девять… Да, ради этого стоит бегать
голым, обливаться, глотать сопли, кланяться и пить не только свою мочу, но и
мочу своей собаки!
Она засмеялась, в отделе все друг друга знали как
облупленных: я за прибавку даже целого столетия не пошевелил бы пальцем. Но я
смолчал, ибо она знала не меня, а моего разумоносителя. А что буду вытворять я,
настоящий Я, еще не знаю сам. Может быть, не только стану пить, но и есть.
– Мало, знаю, – согласилась она охотно, –
зато если перейти на сыроедение, то можно прожить еще лет на восемь-десять
дольше! А то и больше.
– Сыроедение? Яблоки понимаю, но картошку?
– Едят, – засмеялась она еще чище. –
Представляешь, едят!
Я промолчал, но в груди гранитной глыбой залегло тяжелое,
угловатое и неподъемное. Что значит восемь-десять лет? Ну, проживут еще пусть
даже двадцать. Пусть даже сто. Но потом умрут. И от них не останется даже
праха. Не понимают… Не понимают, что умрут все равно!
– Ты пойдешь? – спросила она на всякий
случай. – Это очень необычные люди!
Все же что-то отозвалось при ее милом щебете, я повторил:
– Необычные?
– Ну да, – ответила она, на щеках выступили
ямочки, щеки ее стали еще больше похожи на спелые персики, а сама она вся
выглядела как налитое сладким соком яблоко. – Все люди заняты своими
мелкими делишками, а эти… так сказать… находят время и силы, чтобы выйти из
обыденности.
– В каком смысле из обыденности?
– Даже из реальности, – подчеркнула она.
Я спросил торопливо:
– По каким дням?
– Раз в две недели. Сегодня как раз такой день, но уже
опоздали. А вот еще через две…
Не слушая, я круто развернулся. С этой стороны от проезжей
дороги отделяет река, с той – сквер, я бросился как лось через кусты с
поднятой рукой:
– Такси!.. Черт!.. Эй, мужик, довези, срочное дело…
Глава 9
В огромном зале негде яблоку упасть. Мы с трудом
пристроились в задних рядах, да и то потому, что пришли за полчаса: Марина из
тех, кто приходит к поезду за час-полтора, словно и на вокзалах прекращают
регистрацию билетов за сорок минут до отхода.
Когда на сцене появились за столом с красной скатертью с
полдюжины человек, народ уже стоял в проходах, теснился у дверей, словно ожидали
Анжелику Варум. Я смутно удивился: на такое мероприятие и столько народу,
как-то считал, что приду один… ну забредут еще один-два, перепутавшие этот зал
с концертным, но чтоб такое…
Председательствующий поднялся, вскинул обе руки. Легкий шум
мгновенно умолк, здесь в самом деле народ далеко не тот, что посещает концерты
блистательной Анжелики.
– Это академик Покровский, – прошептала Марина
благоговейно.
– Который открыл плесень?
– Нет… что-то для продления жизни. Тихо!
Я умолк, академик произнес короткую речь, суть сводилась к
тому, что все, что услышим, есть лишь личный опыт выступающих и ни в коем
случае не руководство к действию. А его кафедра лишь шефствует над
энтузиастами, ибо это ей близко, он со своими сотрудниками уважает и ценит
таких людей-первопроходцев.
– Это для порядка, – прошептала мне Марина. –
Так надо.
– Почему?
– Чтобы ответственность снять! А то начнут придираться:
непроверенные методики, то да се, нельзя рекомендовать до одобрения советом
академии, который собирается раз в десять лет… Да и то при наличии кворума…
На трибуну легко взбежал подтянутый стройный мужчина. Слегка
заикаясь от волнения, он начал рассказывать о своих многочисленных болезнях,
как их лечил сыроедением, лечебным голоданием, дыхательными упражнениями, а вот
наконец болезни, которые не могли излечить врачи…
Я чувствовал, как нарастает шумок, лица стали нетерпеливыми.
Наконец кто-то из зала крикнул:
– Сколько вам лет?
Выступающий на миг растерялся, переспросил:
– Что?
– Сколько вам лет? – повторил нетерпеливый.
В зале началось оживление, сразу несколько голосов
закричали:
– Да-да, сколько?
– С какого года?
– Ваш возраст!
Человек на трибуне развел руками:
– Мне сорок четыре года.
На вид ему и было лет сорок, а по лицам Марины и других я
понял, что народ слегка подразочарован. Выступающий, как почуял, скомкал
перечисление остальных своих подвигов, открытий и достижений, откланялся. После
паузы академик предоставил слово следующему.
Марина вытягивала шею, впереди сидел громадный детина, что
закрывал ей половину сцены. К трибуне вышел человек лет сорока, тоже смущенный,
а на трибуне несколько мгновений бекал и мекал, стараясь хотя бы поздороваться.
Ему похлопали, он наконец заговорил хрипловатым робким голосом:
– Меня, как и каждого из выступающих… как почти каждого
в зале, привело к нетрадиционным формам лечения бессилие традиционных. Вряд ли
кто-то из вас готов себя мучить диетами или сыроедением только ради сохранения
фигуры… или даже продления молодости. Все мы долго и тяжко болели. Но теперь,
выздоровев и обретя превосходное здоровье, мы ощутили вкус к здоровью! Мы, уже
будучи абсолютно здоровыми, продолжаем себя истязать… так кажется
непосвященным, истязать сыроедением, всяческими ограничениями, странными
упражнениями… потому что нам нравится быть молодыми и здоровыми!
