На старые места можно вернуться через сотню-другую лет,
когда наверняка вымрут знавшие его. И так все время… Правда, сейчас, в эпоху
сплошной паспортизации, налоговой службы, тотального знания о каждом, всякий
человек начнет вызывать подозрения, если о нем не будет известно место и день
рождения, нет данных о его родителях, детских годах, оценках в школе,
заключения психиатра о переломном периоде созревания…
Да ладно, выкрутится! Человек, который прожил пару сотен
лет, не говоря уже о паре тысяч, сумеет сфабриковать о себе любые нужные
сведения. Да и сплошная паспортизация пока что не везде. В горных районах даже
Европы она не доведена до конца, а что говорить о Тибете, Индии, восточных
странах?
Много толков ходит о философе пифагорейской школы Аполлонии
Тианском, что жил в первом веке. Слишком заметная фигура, чтобы остаться в
тени. Хорошо описано его путешествие в Индию, где он много лет изучал труды
тамошних мудрецов. Вернувшись, занимался философией, пережил одиннадцать
римских императоров, а двенадцатый, император Доминициан, велел схватить его и
предать суду, но философ скрылся чудесным образом прямо из зала суда, вскоре
видели, как он пробирался в Грецию, где потом долго жил и занимался все той же
философией.
Его встречали и в Средние века. Он менял имена, но по его
трактатам о философском камне и бессмертии все ученые узнавали его руку и даже
почерк. Он оставался верен профессии философа и алхимика, внешность его не
менялась.
Вообще я сам поступил бы точно так же. Сообщить всему
человечеству секрет бессмертия – это же остановить прогресс! Если не будет
смены поколений, то замрет даже общественный строй. Да и не хотелось бы, чтобы
и через тысячу лет встречались эти мерзкие рожи, эти бомжи, эти преступники и
ворье, что, по мнению наших юристов, тоже почему-то имеют право на
существование и даже равные права с людьми честными и порядочными.
Жил бы до того времени, пока не начнут допытываться, какими
тренажерами поддерживаю молодость, какими кремами пользуюсь, делал ли подтяжку,
затем перебирался бы из города в город, а то даже с континента на континент,
ибо для живущего долго все народы становятся своими, а языковой барьер
исчезает!
Йоги утверждают, что тот, кто научится задерживать дыхание
на тысячу ударов сердца, произведет в своем теле такие изменения, что оно
станет бессмертным. Я попробовал, в первый раз задержал на сто ударов,
второй – почти на двести, в третий раз добрался до двухсот с половиной… Не
знаю, можно ли добраться до тысячи – ведь чем ближе придвигаешься к
рекорду, чем больше усилий тратишь на каждый шажок, а сил уходит в стократ
больше…
Конечно, я буду пробовать и этот путь, но Маринка что-то
говорила о секции или кружке, где собираются те, кто утверждает, что вроде бы
нашел путь к вечности и бессмертию. Бред, конечно, но с другой стороны –
что я теряю? А при удаче – выигрыш неизмерим.
Как в том случае, подумал хмуро, когда умирающий миллиардер
спрашивает у священника: «Отче, а если отпишу все свои богатства церкви, я
попаду в рай?» Священник, алчно потирая руки, говорит: «Не стану гарантировать,
но, по-моему, это тот случай, когда рискнуть стоит…»
Ночью шумел дождь, свежий воздух гулял по комнате. Мое тело,
повинуясь инстинкту, забилось под одеяло поглубже. В такую погоду
бесполезно ходить на охоту, запахи прибиты к земле и перемешаны, стук капель
заглушает стук копыт. Любой зверь прячется хотя бы под дерево, если не в нору.
Даже под соседним деревом с низко опущенными к земле ветвями не увидишь оленя,
пусть пройдешь рядом, и я чувствовал, как падает температура тела моего
разумоносителя, сберегая жировые энергоресурсы, как замедляются удары сердца,
мысль за ненадобностью замирала, подчиняясь могучему дочеловечному инстинкту.
Но даже мой разумоноситель способен сопротивляться: мое тело
встало, преодолевая сонливость, помотало тяжелой головой, почти на ощупь взяло
кофемолку, привычно засыпало, закрыло, смололо, перелило воду, засыпало снова,
дождалось вздымающейся шапки пены, сняло и, не давая отстояться, перелило в
чашку, а ноздри то ли его, то ли уже мои ловили бодрящий запах этого
легализованного наркотика, губы вытянулись трубочкой, я отхлебнул жадно,
обжигаясь, но, быстро впитываясь уже во рту и в глотке, кофеин начал гонять
кровь, в мозгу прояснилось, я вспомнил все, что было вчера и что обязательно
надо сделать сегодня.
Однако, перекрывая все мысли и чувства, всплыло горькое:
сколько я наслышался чуши, вроде напыщенного: кто умер, но не забыт, тот
бессмертен! Это все красиво, неверно… нет, пусть даже очень верно – с
точки зрения общества. Но ведь то некое общество, то совсем другие люди, а
это – я, я!.. Меня не будет! Я себя не смогу чувствовать! Что мне до того,
что почувствует или будет продолжать чувствовать какое-то общество! Мир исчезнет,
исчезнет, исчезнет…
Или вот еще одна напыщенная чушь: бессмертие животных –
в потомстве, человека же – в славе, заслугах и деяниях. Только тот,
дескать, способен на великие деяния, кто живет так, словно он бессмертен. Да,
это все так, если с точки зрения общества! Но я – не то общество. Я
сам – общество. Я сам – замкнутый и совершеннейший мир. Я не хочу
исчезать, даже если это принесет агро-о-омаднейшую пользу какому-то там
обществу, а они все какие-то там, ибо то всего лишь они, общества, пусть даже
там общество всех-всех людей на свете, но зато на этой чаше весов – я, сам
я!
И я для себя во сто миллиардов раз дороже, чем все люди на
свете, чем все человечество, чем вся галактика или даже метагалактика…
Я ощутил, что всхлипываю от ужаса. Вернулся в ванную,
всмотрелся в это существо, заставил его сделать смайл, закрепить этот смайл,
быть готовым в любой момент продемонстрировать смайл, оделся и вышел, поручив
разумоносителю проделать за меня все алгоритмизированные движения по запиранию
квартиры, вызыванию лифта…
На службу явился ближе к концу рабочего дня. Показалось, что
Марина посматривает несколько удивленно, но помалкивает. Рабочий день тянулся
невыносимо долго. В уголке компа зелеными цифрами часики, страшно смотреть не
на минуты или даже секунды, а на доли секунды. Сердце сжимается от тяжелой
тоски. Это уходит моя жизнь, утекает, и нет никакой возможности ее остановить,
продлить, что-то сделать… Наверняка есть пути, не может не быть, но жизнь
уходит, я хочу остановить ее сейчас, в этом возрасте, навсегда остаться
двадцатидевятилетним… пусть даже тридцати-, но остановить время!..
Вавилов, хохоча, рассказывал:
– Пришел мужик к врачу, жалуется: доктор, мне один врач
сказал, чтобы я исключил мучное, другой велел не есть мясного, третий –
молочного… Кому верить, доктор? А тот подумал и отвечает: я бы порекомендовал
придерживаться их рекомендаций, а со своей стороны посоветовал бы исключить еще
и растительную пищу…
Все смеялись, веселые и довольные, что рабочий день вот-вот
кончится, что обещанный дождь не состоялся, что зарплату выдали без задержек и
что троллейбусную остановку перенесли ближе к нашему зданию.
