Я смотрел на этот снимок, и все тело медленно начинало
остывать, замерзать. Сердце билось все медленнее, тише, крови зачерпывало по
столовой ложке, а потом и вовсе по чайной. Я чувствовал, как отнимаются
ноги, – кровь туда поступать перестала…
Двигаясь, как таракан, внезапно попавший на льдину, я
неверными движениями добрался в квартиру, там приколол этот лист на стену за
свой спиной. Хотел впереди, но убоялся, что не вынесу такого вот перед глазами…
А за спиной – ладно. Пусть холодок страха тревожит не в полную мощь…
Звякнуло из прихожей, от двери. Но звонок только похож на
телефонный, а телефон там же, в прихожей, на столике стоит молча. Я снял трубку
домофона:
– Алло?
Слабый голос в мембране прокричал:
– Это я. Гена!
– Привет, – ответил я. Палец уже нащупал черную
кнопку. В коробочке домофона пискнуло, слышно было, как там, далеко внизу,
ответил механизм металлической двери.
Еще минуту полз лифт, потом тяжело ударилась в косяк его
дверь, а я открыл дверь квартиры, не дожидаясь звонка.
Гена, могучий мужик вдвое меня старше, сунул широкую ладонь
для ритуального пожатия, он относится к этому жесту очень серьезно, похлопал по
плечу и сказал, что хорошо выгляжу, – это тоже часть здешних ритуалов,
затем я провел его на кухню, он потер ладони при виде смолотого кофе:
– Ты все налегаешь на черный яд?
– Не отказываюсь, – ответил я.
– А вот мне моя стерва даже…
Я поставил джезву на огонь, разогрел воду, всыпал размолотое
в порошок и размешал кашицу, а за столом все бубнило, жаловалось на стерву жену
существо по имени Гена: живет со своей самкой в тесной квартирке и почти не
разлучается, как еще не убили друг друга, – потом я налил ему кофе, а он
все жаловался, бубнил, обвинял…
Я придвинул ему чашку.
– Сахар клади сам… Кстати, как тебе это фото?
Он раздраженно мазнул взглядом, буркнул о хорошей
полиграфии, снова повернулся ко мне.
– А она, стерва, сказала…
– Не то, – прервал я. – Ты сможешь отыскать
свой дом?
Он взглянул недоумевающе, но что-то в моем тоне насторожило,
он нехотя повернулся, долго всматривался. Буркнул:
– Какой к черту дом! Тут и город не определишь… Вот тут
вроде бы должна быть Москва. Ну да, я ж проходил географию. Вот тут рельеф
такой, а эти две голубые ниточки, должно быть, реки… Ока и Волга? Москву-реку
тут не разглядеть и в лупу… А сам город должен быть вот тут.
Он уверенно ткнул пальцем. Я пригляделся.
– Уверен? Там ничего не видно.
– Это же не карта, – окрысился он. – Да еще
крупномасштабная! Это снимок со спутника. Пусть даже порхал низко, но все-таки…
Вот тут Москва, точно. Видишь, тут некое серое пятнышко. С маковое зернышко, но
рассмотреть можно.
Я прищурился, всматривался, удивился.
– Такая крохотная?.. Это же надо.
– Со спутника, – сказал он раздраженно. – Не
с самолетишки.
– Ничего себе, какая кроха, – прошептал я,
чувствуя в самом деле неясную печаль. – А как же рассмотреть твой дом?
Он буркнул зло:
– Еще скажи: рассмотреть меня! Не понимаю, к чему ты
клонишь?
Фотография все еще была перед ним, и он смотрел, смотрел,
смотрел. Сперва на то место, где должна быть Москва, потом окинул долгим
взглядом всю фотографию, даже опустил взор за край, все-таки на фото умещалась
только часть земного шара, снова поискал глазами серое пятнышко, которое
размером с маковое зернышко.
Я видел, как с его красного от злости лица медленно
отхлынула кровь. Он стал двигаться медленнее, без суетливости, раздражения.
Смотрел на материки, океаны, моря, лицо вытягивалось, и я видел по нему, что
невольно сопоставляет масштабы дикой невозделанной планеты с пятнышками,
затронутыми человеческой деятельностью. И если пятнышко Москвы увеличить во
много-много раз, то можно будет разглядеть крохотные зернышки высотных домов. А
если и зернышки высотных домов увеличить во много-много раз, то в одной ячейке
такого дома можно будет разглядеть крохотное пятнышко человека, который готов
биться в истерике лишь потому, что жена что-то не так сделала или сказала…
Я услышал шумный вздох. Он повернулся, лицо было застывшее,
как маска покойника. Ровным голосом сказал негромко:
– В самом деле… чего это я? Ну, дурак и дурак. Ты
прости, что я так вот…
– Ты о чем? – спросил я.
– Не знаю, что на меня нашло.
– Ничего, – сказал я неуклюже. – Главное, что
сейчас отошло.
Он покосился на фотографию. По лицу пробежала едва заметная
судорога. С трудом перевел взгляд на меня, бледные губы слегка раздвинулись
наподобие улыбки:
– Давно у тебя?
– Сегодня повесил.
– Да?.. Гм… Лучше сними.
Голос был напряженным. Я взглянул в его тревожные глаза:
– Зачем?
– Да так. Что-то нехорошее в такой фотографии.
– Страшно? – спросил я.
– Ну… не совсем то, что страшно, но что-то в ней
пугающее.
– Я знаю, – ответил я. – Потому и повесил.
Он отхлебнул кофе, поморщился: горячо, подул, пошарил
взглядом по столу, но, все не поднимая глаз, так же и сказал неодобрительно:
– Зачем?.. Это пропасть.
– Пропасть? – повторил я с холодком по коже.
– Бездна, – сказал он глухо. – Заглядывать в
нее… не стоит.
– Звездное небо, – повторил я непонимающе, –
это бездна?
– Она самая, – сказал он. – А не смотри, что
сверху. На самом деле она под ногами! Чуть зазеваешься – тут же…
– Да трудно зазеваться, – ответил я, мои глаза
следили за каждым его движением. – Когда все время чем-то да занят, верно?
– Похоже, – буркнул он с неприязнью, – ты
совсем не занят. Как сказал один поэт… за дословный перевод не ручаюсь: если к
счастью мир не сумеет найти дороги прямой, счастлив безумец, который навеет
человечеству сон золотой.
Я перевел взгляд на фотографию, от которой веяло космическим
холодом.
– Ты о том сне, что Земля – плоская и накрыта
хрустальным куполом?
– И об этом тоже… Ты какой кофе брал: «Бризант» или
«Искандер»?
– «Искандер», – ответил я. – Но в кофемолке
оставалась пара зерен «Президента». А какие сны еще?
– Разные, – отмахнулся он. – Похоже, тебя
надули. Либо «Искандер» не подлинный, либо вместо «Президента» вообще пил
какую-то дрянь. Я бы на твоем месте закатил скандал и потребовал возмещения
убытков. Сейчас с этим строго! Тебе либо тут же бесплатно пачку лучшего кофе,
либо возместят деньгами. Конечно, баксы не главное, но зато моральное
удовлетворение…
