– И никуда не надо ехать, – сказал громко.
Голос звучал победно, но могучий инстинкт стыдил, позорил,
корил за гадкий поступок, обзывал разными словами и обещал суровые кары, а
также аддикцию к мерзким деяниям, после которых уже не смогу нормально
совокупляться с женщинами… вообще совокупляться, а потому… о ужас!… мне уже не
продлить себя в вечности.
– Черта с два, – сказал я еще громче. – Я
знаю, кто ты. Знаю, кто говорит со мной. Но мой мозг уже не служит тебе. Уже не
служит только тебе!..
Ага, не служит, мелькнула смятенная мысль. А разве это не
приказ того же инстинкта подавить глубинный рефлекс размножения не менее
древним: понять мир лучше, чтобы пользоваться самками не только в пределах
видимости, но и за горизонтом?
И еще одна мысль вертелась, что-то важное о муравьях, но
никак не удавалось ухватить ее за кончик хвоста. Это не голые бабы, что тут же
встают в воображении во всех красках, плоти, запахе, ощущениях…
Глава 26
В прихожей резко прозвонил звонок. Трижды, так всегда звонил
Вавилов.
Я быстро посмотрел в зеркало, взъерошен, но Вавилов замечает
только себя, крикнул: «Иду!», набросил на плечи рубашку и пошел открывать
дверь.
Вавилов ввалился жаркий, потный, но без вечного
спутника – раздутого портфеля. Протянул толстую потную ладонь, я без
энтузиазма хлопнул по ней своей, свершив один из подвидов ритуала ощупывания
ладони.
– Ты как? – спросил Вавилов с ходу.
– Нормально, – ответил я. – Здравствуй,
кстати.
– Здравствуй, – ответил он. – Я тебе дискетку
принес.
– Мог бы по Интернету сбросить, – буркнул
я. – Мой емэйл знаешь. Ладно, проходи, черт с тобой.
Разуваться он не стал, знает мои привычки, прошел в комнату,
огляделся по сторонам. Даже посмотрел на потолок, словно ожидал увидеть
свисающую оттуда веревку с петлей.
– Я и хотел сбросить по сети.
– А что помешало?
– Шеф. Да и вообще…
Я посмотрел ему прямо в лицо:
– Что вообще?
Он придвинул ногой стул, сел. Красное мясистое лицо от зноя
едва не текло, как горячий воск. На лбу выступили мелкие капельки пота.
– Беспокоятся за тебя, – ответил он
небрежно. – Говорят, больно надрываешься на работе. За последний месяц
сделал столько, сколько раньше за полгода. То ли солнечная радиация так
действует… этим летом особенно мощная вспышка на Солнце… то ли съел что-нибудь.
Сегодня тебя ждали с утра, ты не явился, телефон все время дает короткие гудки.
Я кивнул на комп:
– Забыл выйти из Интернета.
Он осуждающе покачал головой:
– Если ты такой уж нетенавт, то поставь второй номер.
Или заведи выделенку. А то не дозвониться… Это и есть твои знаменитые муравьи?
Взгляд его упал на подоконник. Муравьи ровной цепочкой
бежали к цветочному горшку, где я поселил самку кампонотуса. Солнечные лучи
падали на белую поверхность, красные спинки и туловища муравьев блестели, как
крупинки драгоценных камушков.
– Чем же знаменитые?
– Ну, нормальный человек заводит кошку или собаку.
Иногда – попугайчиков или хомячков…
Я смолчал, какой из меня нормальный, но вслух об этом
нельзя, на этой планете ненормальность понимают только в одном значении.
– Мне они просто нравятся, – ответил я наконец,
так как Вавилов заинтересованно ждал ответа. – Считай это таким же
чудачеством, как если держать дома жаб, змей, сверчков, ящериц…
– Так то жаб, – возразил Вавилов. – Их видно.
А твои зарылись и сидят себе в темноте!
– Да?
Он скептически наблюдал, как я снял с подоконника литровую
банку с землей и осторожно поднес к настольной лампе. Там вся земля,
прилегающая к стеклу, изрезана извилистыми ходами, редко-редко промелькнет
какой трудяга, бегущий по делам. Но сейчас уже через несколько мгновений
муравьи уловили разницу в температуре, на освещенной стороне появилась целая
группка. Они оживленно шевелили усиками, деловито чистились, переговаривались
антенным кодом.
– Во даешь! – восхитился Вавилов. – Они тебя
слушаются!
– А хочешь, – предложил я, – заставлю их
показать тебе своих куколок?
– Ну да, – не поверил Вавилов, – они ж их
прячут!
Я придвинул банку к лампе еще ближе. Через несколько мгновений
один из муравьев выскочил на поверхность, деловито обнюхал воздух, тут же
шмыгнул обратно. Минуту спустя у самого дна банки в одном из ходов показался
муравьишка, которого почти не было видно под огромным коконом.
– Во дает! – сказал Вавилов напряженно. –
Будто ребенка вынес в одеяле! Это куколка?
– Личинка. Куколок не тревожат. Смотри-смотри!
Но Вавилов и сам не отрывался от стекла. За первым муравьем
побежал второй, третий… Спеша и спотыкаясь, они карабкались вверх по длинному
извилистому коридору, вслед за ними показались еще белые-белые личинки, еще…
Муравьи заносили их в горизонтальный туннель прямо под поверхностью: явно там
почва прогревалась хорошо.
– Если лампу выключить, – объяснил я, –
попрут обратно. Вряд ли в глубине теплее, зато безопаснее.
Вавилов сказал задумчиво:
– Интересные зверюки… И целый мир! Как, говоришь, ты их
ловил в эти банки?
– Да это просто. А что, тоже хочешь завести?
Он посмотрел на муравьев с завистью, вздохнул, мясистое лицо
обвисло еще больше:
– Теперь хотел бы… Но не смогу. Сам понимаешь, я не ты.
Мне условия не позволяют.
– Жена?
– Жена, теща… Неприятности дома, все чаще о разводе
подумываю.
Я присвистнул. Он грустно усмехнулся:
– Твои муравьи, как и вообще любое хобби, для
благополучных семей. Кто станет заниматься бегом трусцой, когда твой дом в
огне? А у меня горит.
Я попробовал пошутить:
– Ого! Синим пламенем?
– Не синим, – ответил он грустно, не принимая
шутки, – но горит.
Я раскрыл рот, но вздохнул и стал бросать мурашам волоконца
рыбы. О черной ледяной тоске, что поселилась во мне, никто не знает, а со
стороны я в самом деле сыт, пьян и нос в табаке. Возможно, он прав, сам не
подозревая, и в другом: только человек, у которого не горит дом, сможет поднять
взор к небу, всмотреться, ужаснуться звездной бездне.
– Ну ладно, – сказал он. – Я пошел.
– А дискету? – спросил я.
– Какую дискету?
– Ну, ты же занес…
Он отмахнулся:
