– Помню, – согласился я.
Он пропустил меня вперед в прихожую, там уже я посторонился,
он открыл дверь, пропустил меня, зато я первым прошел к шахте лифта и коснулся
кнопки вызова.
– А помните, – сказал он с некоторым
удивлением, – еще с десяток лет назад был настоящий астрономический бум?
Не только в специальных журналах, но в простой периодике разворачивались
дискуссии о возникновении галактик, о пульсарах, квазарах, квазагах, нейтронных
звездах, «черных дырах»… Выступали с обширными статьями видные астрономы, с
ними увлеченно спорили читатели, приводили свои доводы…
– Помню, – сказал я снова. – У меня на полке
все книги по астрономии – перепечатки с изданий тех лет.
– Вот-вот! А потом как отрезало.
– Почему?
Он обернулся и внимательно посмотрел на меня:
– Представляю, но весьма… так сказать, смутно.
– Насколько смутно?
Он усмехнулся моей настойчивости:
– Настолько, что не могу оформить в слова. А мычание,
простите, будет звучать хоть и уместнее, но несколько непристойно для человека
в костюме от Версаче.
В шахте поскрипывало, огонек приблизился, дверь
распахнулась. Я шагнул в кабину, что тут же слегка качнулась. Я постарался не
представлять туннель, что начинается сразу за тонким днищем внизу и что на дне
туннеля. Астролог же вошел следом, на лице смятение:
– Не понимаю, почему мой мозг закрыт. Хорошо помню,
сколько световых лет до ближайшей звезды и сколько – до ближайшей
галактики. Но в то же время я чувствую всеми фибрами души, что мир плоский,
недвижим… разве что не на трех китах! И в черепаху не верю. Но в остальном я во
Птоломеевой Вселенной. Земля для меня – центр Вселенной, а Солнце… Солнце
вокруг Земли! Хоть убей, не могу представить, что Земля – круглая. Да, это
я говорю другим, рассказываю устройство Вселенной… в свете современных знаний,
но мозг мой автоматически захлопывается, когда я пытаюсь себе представить хоть
что-то…
Дверцы лифта раздвинулись. Мы поднялись по металлической
лесенке, Аркадий открыл люк и вышел на крышу. Я сделал шаг следом и застыл,
словно меня окунули в жидкий гелий. Космический холод пронизал до костей. Весь
огромный небесный свод усыпан звездами, и все эти холодные кристаллы смерти
нацелили на меня свои острые грани.
Моя плоть трещала, как лед под гусеницами танка. Незримые
лучи ломали замерзшие нервы, проникали в глубь костей и вымораживали там
костный мозг. Черный ужас хлынул в мозг, захлестнул.
Аркадий прошел мимо телескопа, ласково коснулся трубы
кончиками пальцев:
– Обычно сюда поднимаются с шуточками да смешками.
Крыша, знаете ли… Но потом как-то притихают. Даже самые записные острословы
становятся тише травы. Звезды вот так близко!.. Ну, когда между нами и небом
нет многоэтажных перекрытий с туалетами, спальнями, то с человеком что-то
происходит. Правда, у меня, видимо, иммунитет. Или во мне слишком много от
профессионала…
Я изо всех сил пытался пошевелиться, хоть бы двинуть рукой
или ногой, пусть даже шевельнуть губами, но звездное небо дотянулось до меня,
смертельный холод мирового пространства вошел в мои кости, вокруг меня чернота
с далекими едва заметными сверкающими точками, так в космосе видны звезды, я с леденящей
ясностью понимал, что наше Солнце, которое восходит и заходит, на самом деле… и
что твердь, на которой стою, земная твердь! – на самом деле не плоская и
недвижимая… и вообще не твердь, а тонкая пленка над океаном кипящей лавы.
– Но я люблю бывать здесь, – донесся сквозь
пространство далекий, как антимир, голос. – Как вы думаете, почему среди
депутатов нет астрономов? Кого только нет, но чтоб астрономы…
Голос истончился и оборвался. Между нами со страшной
скоростью расширялась бездна. В этой угольной черноте я посмотрел под ноги:
черно, глубокий космос, даже звезд не зримо, словно я в туманности. Новая волна
ужаса прошла по телу и покатилась через пространство… потому что… потому что у
меня нет тела, а вместо моих ног та же ужасающая чернота, которая даже не
чернота, а – ничто.
Я вишу в пустоте. У меня ни ног, ни рук, ни тела. И сам я…
Кто я?.. Что я делаю?.. Я расту… Мне страшно и одиноко… Я тянусь во все
стороны разом, познаю…
Острая боль кольнула в мозг. В черноте вспыхнули звезды,
разрослись, я обнаружил себя на той же площадке, впереди над оградкой склонился
астролог, словно собирается прыгнуть, над ним выгнулось непомерно огромное
страшное небо с мириадами звезд.
Меня трясло, изнутри меня все еще сжигала космическим
холодом черная бездна, но уже мой разумоноситель поспешно оборвал все, кроме
заботы о своей драгоценной плоти из органики, его руки вытащили носовой платок
и прижали к лицу этого существа. Из его… моего носа выступила темная густая
кровь.
Я торопливо промакнул, суетливо вытер в ноздрях, страшась,
что астролог повернется, увидит, начнет задавать вопросы.
– …и вот я стою на берегу этого океана, – донесся
слабый, как писк комара, голос, медленно начал крепнуть, наливаться
красками, – звездного океана… Умом вроде бы понимаю, да и то чуть-чуть… И
тихая печаль, потому что человеку такое понять не дано. А уж прочувствовать
хотя бы краешком тем более.
Он наконец медленно обернулся. Лицо его было желтоватым в
свете уличных фонарей. Подсвеченное снизу, оно приобрело нечеловеческий вид,
дьявольский, вместо глаз темнели черные впадины, а скулы блестели, словно
лунные пики.
– Что-то вы побледнели, – сказал он с
тревогой. – Вам нехорошо?
– Да нет… все в порядке.
– Но…
– Здесь такое освещение, – сказал я как можно
беспечнее. – Да, вы правы, Аркадий. Я смотрю на эти звезды… Ведь учил же в
школе, что Бетельгейзе – самая крупная звезда, что Антарес – вторая
по крупности, что наше Солнце каталось бы по Антаресу, как горошинка по
стадиону… а наша Земля каталась бы, как горошина по стадиону, по поверхности
Солнца… Увы, мой мозг ничего этого не воспринимает! Хотя в школе получал за эти
ответы пятерки. Слаб мой мозг. Дурак я в этих вопросах.
Он засмеялся:
– Егор, вы просто уникальный человек!
Мое тело напряглось, я спросил чужим голосом:
– Да? В чем же?
– Мне кажется, вы вообще единственный на планете
человек, который ведет себя так… и говорит так.
По спине пробежал предостерегающий холодок, я переспросил:
– Как это?
– Вы единственный, – объяснил он с довольным
смехом, – кто жалуется на свои мозги, кому не хватает ума. Все остальное
человечество в один голос жалуется на нехватку денег, времени, начальство,
политиков, солнечные пятна, неудачный покрой штанов…
Я с облегчением выпустил из груди воздух, стараясь сделать
это как можно незаметнее.
