В некоторых местах океана вода бурлила, как в котле. Рыба
плавала кверху брюхом уже на мили вокруг. Облака пара ветром сдвигало, и тогда
было видно сквозь толщу воды красное пятно близкого к поверхности жерла с
выплывающей лавой. Один вулкан и вовсе оказался на поверхности: в том месте дно
два века назад поднялось настолько, что там образовались острова, течение
нанесло кокосовых орехов, проросли, туда переселились перелетные птицы, а на грязных
лапах занесли семена всяких растений, икру лягушек. Словом, к наплыву первых
туристов острова уже назывались Черепаховыми за обилие этих животных, там
поднялись отели, в бассейнах начали плескаться перед телекамерами экзотические
красотки…
…и все это сейчас оказалось сперва погребенным под толстым
слоем кипящей лавы, а после второго толчка погрузилось почти на десяток метров
ниже уровня океана.
Я вздрогнул, только сейчас дошло, что так вскользь, как о
незначительной мелочи, говорят именно о тех самых островах!
– Только бы уехала, – прошептали мои губы. –
Только бы… Наверное, там все спаслись! Иначе так спокойно бы не стали…
Все сроки прошли, но Лена не звонила. Самолет за это время
уже трижды бы облетел вокруг этой планеты. Я даже пытался сказать себе, что мне
на самом деле до этих двух существ, ведь с одной я всего лишь однажды
гнездовался, а второе – производное от этого гнездования. Даже не я
гнездовался, а это тело, в котором я живу!
Черт, я в самом деле пророс в него всеми жилками. Вернее,
это он пророс в меня всеми звериными инстинктами. И те меня бросают из стороны
в сторону, начиная от простейшего коитуса до вот этих ох каких интеллигентских
метаний… что тоже скорее всего простейший инстинкт Сверхсущества. Сделан
крохотнейший шажок – очередной! – по усложнению своей структуры, что
я гордо называю сверхразумностью!
– А почему нет? – сказал я вслух и подумал, что
стоило бы, как Робинзону, завести хотя бы попугая. Я среди людей все равно как
на необитаемом острове. – А почему нет, если этот крохотнейший
шажок – я?
Три окошка пошли волнами, на одном зажглась крохотная
надпись: «Не забудьте выключить телевизор». Я смахнул их, зато остальные сделал
крупнее, в награду за то, что не спят и ночью.
На одном тяжело зашагали рептилии, я переключил звук, за
кадром растекся бархатный голос популяризатора от науки, вальяжно
рассказывающий, почему и как погибли динозавры.
Я поймал себя на том, что начинаю прислушиваться. Ведь все,
что до сегодняшнего дня… до возникновения меня в этом существе, было сказано
наукой, религиями, культурой и всеми прочими видами человеческой деятельности,
не отвергается… вовсе нет, а служит надежным фундаментом для нового скачка
вперед. Или вверх.
Так же, как и это объяснение внезапной гибели динозавров. А
настоящая причина в том, что динозавры полмиллиарда лет правили миром, сами уже
не развиваясь и не усложняясь. Но главное – не давали развиваться другим.
И тогда Сверхсущество слегка шелохнулось… нет, это слишком, оно смутно
ощутило некое неудобство, некое недовольство. Ощутило как бы потребность слегка
почесаться, что ли. Словом, что-то сделать чисто инстинктивное, после чего зуда
не станет. И вот в глубинах космоса неспешно сформировалась комета размером с
астероид… или уже готовая слегка изменила курс, прошла пару раз навылет сквозь
систему некой крохотной желтой звездочки, словно примеривалась… так это с
интервалом в два-три миллиона лет, а в третий раз попала все-таки в этот
крохотный глиняный шарик, что мечется с безумной скоростью по сложнейшей
траектории вокруг Солнца, а вместе с ним мчится сквозь рукав галактики.
И вот уже на руинах мира динозавров возник мир млекопитающих
и почти сразу же – человеков. Для Сверхсущества это мгновения. Ведь
галактические сутки содержат в себе что-то около трехсот миллионов лет, а о
вселенских страшно и подумать, не то что вышептать…
Звонок раздался почти под утро. Я метнул пальцы к трубке,
перед глазами встал образ Лены, испуганной и дрожащей, к ней прижимается сонный
Галчонок…
– Алло?
– Егор, это я, – донесся слабый голос. – Мы в
Шереметьево… Только что прилетели! Была еще одна посадка для дозаправки… Егор,
как ужасно! Мы все слышали по радио…
Железные обручи, что стягивали грудь и мешали дышать,
лопнули с металлическим звоном. Воздух хлынул в легкие с такой мощью, что я
закашлялся, как под струей водопада.
– Лена, – прохрипел я. – Как хорошо…
Доберешься сама? Или встретить?
– Ты что? – пропищало слабо сквозь шорохи. –
Здесь автобус довезет прямо к дому. Через сорок минут будем у себя.
– Как хорошо! – повторил я. – Как хорошо…
В мембране щелкнуло. Я только с третьей попытки попал
трубкой в ее ложе, весь сразу отяжелевший, с недостатком кислорода в тканях, с
тяжелой головой, откуда распухающий мозг едва не вылезал через уши.
Уже на алгоритмах завалился на постель. У нас всех, проплыла
вялая мысль, в каждом человеке, смутно дремлет это ощущение общности со всем
миром и особенно с другими людьми. К чему это я? Ага, с самкой Леной и ее…
детенышем моего разумоносителя уже решено, там благополучно, мысль уже на издыхании
все же упорно возвращается к поразительному откровению… Откровению ощущения
общего организма. Это смутное чувство общности еще с первых проблесков сознания
инстинктивно не давало чему-то, какой-то части нас самих исчезнуть без следа…
Плоть исчезала, против этого факта не попрешь, все видят, как мертвяков черви
едят, а потом даже обглоданные скелеты в пыль, но что-то… нечто… по твердым
убеждениям всех племен, народов и наций – в зверей, птиц, рыб, насекомых,
даже в деревья и камни. Не сговаривались же между собой древние египтяне и
дикие викинги, майя и аборигены Австралии? Но у всех нечто от человека
оставалось, эту часть называли душой, эта часть оставалась жить и потом…
– Побереги себя, – сказал я, обращаясь к
Сверхорганизму, частичкой которого являлся я сам, – побереги… А мы
здесь постараемся, как можем, тоже…
И хотя какой может быть ответ, я прислушался. Как к густому
замогильному голосу, которого подсознательно ожидаешь от неведомого и очень
сильного существа, так и к неведомому отклику… то ли вне этого мира, то ли
внутри себя.
Но Вселенная молчала.
Глава 5
Выныривал тяжело, словно рвал собственную пуповину. Позади
осталось теплое и привычное лоно, где я защищен, вечен, впереди холодный и
страшный мир. Я начал ощущать, как наливаюсь неприятной тяжестью.
Вместо боли я ощутил смертельную тоску. Я снова возник в
теле этого существа, в глаза бьют лучи солнца, здесь уже позднее утро. Я
зашевелился, тяжелый и беспомощный, рот сведен горечью, словно пожевал полыни.
Во сне, во время воссоединения с общим Организмом, я уговаривал его дать мне
бессмертие… Любое! На любых условиях!!!
Идиот… Что значит – во время этого состояния мозг спит,
не поправит, не вмешается. Мои инстинкты общаются напрямую с Его инстинктами, а
они говорят то, что хотят получить, как бы это абсурдно ни звучало. А звучало
так же, как если бы лейкоцит обратился ко мне, Сверхорганизму по его меркам, с
просьбой дать ему бессмертие. Что я могу? Да, живу по сравнению с
короткоживущим лейкоцитом почти вечность. Но при всем могуществе, в сравнении с
лейкоцитом, могу ли я вмешаться в жизнь этих сотен миллионов кровяных телец?
Знаю, что селезенка или позвоночный столб вырабатывает их десятками миллионов в
сутки, все они мрут через несколько часов, но я не властен ни над одним из них!
