– Всего-то сотенную, – ответил наперсточник
беспечно, словно говорил о копейке брежневской чеканки. – Так, забава.
Я молча подал сотенную, народ галдел, как стая ворон, что с
дерева смотрит на только что издохшую толстую молодую корову. Вавилов потирал
руки. Мясистое лицо покрылось мельчайшими капельками пота.
Стаканы замелькали, как бабочки-белянки, что беспорядочно
мелькают вокруг лампочки. Я сразу же потерял тот, под которым шарик, терпеливо
ждал, когда прекратится шуршание стекла по асфальту, но глаз не отрывал, пусть
видят, что я пытаюсь следить за нужным стаканом.
Наперсточник остановился так резко, словно превратился в
каменную статую. Пальцы прилипли к донышкам стаканов, несколько долгих
мгновений он показывал себя в неподвижности, потом медленно поднял голову,
оскалил мелкие неровные зубы в широкой улыбке:
– Да, сейчас угадать легко… Я двигался медленно.
Я указал пальцем:
– Вот в этом. Нет, который слева.
Он прикоснулся пальцем к донышку стакана, на который был
нацелен мой палец:
– Этот?
– Да.
– Точно?
– Точно-точно, – заверил я.
– Не передумаете?
– Не корову же проиграю, – ответил я.
– Это верно, – согласился наперсточник. – Но
бывает, что такой крик поднимают! Если выиграют, то все правильно, а если не
угадают – то все жулики… Последний раз, этот?
– Этот, – подтвердил я.
Наперсточник с застывшей улыбкой взялся двумя пальцами за
края стакана, потянул вверх… Серый вытертый асфальт. В толпе зашумели.
Кто-то прокричал про жульничество. Наперсточник так же невозмутимо поднял
второй стакан, третий…
Шарик оказался под третьим.
Вавилов проговорил торопливо:
– Тебя отвлекали! Отвлекали! Ты попробуй
сосредоточиться. Шарик да не угадать? Ты ж самолеты вычислил!..
Я протянул вторую сотенную. Наперсточник улыбнулся:
– А вы меня едва не поймали! Шар в самом деле был в том
стакане. Все время. Я его в самый последний момент успел перебросить!
– Ничего, – сказал я утешающе. – Давай еще
разок.
Вавилов впился взглядом в мелькающие руки. Я сразу же
потерял из виду тот, которым наперсточник накрыл горошину, постарался
расслабиться, вздохнул, ощутил вокруг накаленную жадным нетерпением толпу…
Стаканы внезапно остановили танец. Наперсточник поднял
ладони с растопыренными пальцами. Я указал:
– Вот в этом!
– Уверены? – спросил он все с той же ехидной
улыбочкой.
– Уверен-уверен, – ответил я.
Он пожал плечами, я чувствовал, как вся толпа подалась
вперед, шеи вытянулись, каждый старался первым уловить момент, когда край
стакана оторвется от асфальта.
Я услышал, как вздох разочарования вырвался почти у каждого.
Под стаканом все так же серел вытертый до блеска асфальт. Шарик оказался под
соседним стаканом.
Вавилов разочарованно вздохнул. В толпе сочувствующе гудели.
Похоже, мне сочувствовали. Всем проигравшим сочувствуют.
Наперсточник нагло улыбнулся:
– Отыграться, конечно же, не рискнете?
Вавилов прошептал:
– Если денег нет, возьми у меня.
– Удваиваем ставку, – сказал я и протянул две
бумажки. – Рисковать так рисковать.
Толпа одобрительно и понимающе загудела. Даже по теории
вероятности успех мне обеспечен: стаканов три, дважды я проиграл, в третий раз
должен угадать точно.
Цыган улыбнулся, принял деньги. Стаканы под его виртуозными
пальцами возобновили лихой танец, кружась и моментально меняясь местами. Я
начал дышать ровнее, глаза вовсе оторвал от мелькающих пальцев, прошелся
взглядом по человеческим лицам, никто не заметит моего странного поведения, все
неотрывно смотрят на шуршащие стаканы.
Воздух, несмотря на легкий ветерок, чувствует жар
человеческих тел, аромат близкой добычи, как ее, вероятно, чует орел-стервятник
с немыслимой высоты…
Едва стаканы остановились, я сказал небрежно:
– В левом!.. Нет, который ко мне ближе.
Он изогнул губы в улыбке:
– Уверены?
– Не очень, но что делать…
Его пальцы осторожно приподняли стакан, словно оттуда должна
выскочить большая прыткая мышь, в толпе разом охнули. Ярко-красная горошина
блестела, как драгоценный рубин!
Вавилов ликующе вопил и тыкал мне в плечо кулаком.
Наперсточник с самым кислым видом протянул четыре бумажки. В черных, как
смоль, глазах была насмешка:
– Вы наконец-то поймали мой алгоритм. Но теперь, как я
полагаю, дальше не рискнете?
Я понимал, что благоразумнее ответить «да» и пусть считают
трусом и чересчур благоразумным. Но я не считал себя ни трусом, ни чересчурным,
к тому же угадать мог и просто случайно, все-таки один раз из трех, а стаканов
всего три, и, чувствуя на себе взгляды не меньше, чем трех десятков человек,
ответил мирно:
– Почему? Как говорит Петька, если уж пошла карта…
Глава 8
Только Вавилов понял намек, взглянул странно и с каким-то
испугом, а наперсточник поинтересовался:
– Какая ставка? Минимальная?
Насмешка в его глазах была откровенная, ведь два раза кряду
удача не приходит, и я ответил как можно сдержаннее, хотя внутри была буря:
– Зачем? Только разыгрались. Лучше двойная… Нет, не от
минимальной, а от последней.
В толпе заговорили, зашумели. Мне показалось, что круто
загорелая кожа уверенного в себе парня слегка посерела. Похоже, он даже
отшатнулся:
– Но это же в четыре раза!
Я улыбнулся как можно очаровательнее:
– Почему нет?
– Ого! Вы смелый человек.
Вавилов сказал рядом с гордостью знакомого с таким
человеком:
– Он не только смелый. Он вообще ого-го.
Я протянул четыре сторублевки, все, что у меня было.
Наперсточник взял, как мне показалось, с некоторой неохотой, хотя это мог быть
и хорошо отрепетированный прием. В толпе переговаривались, я чувствовал
одобрительные взгляды. Игра в наперсток – это всего лишь измельчавшие
гладиаторские бои. Но если не льется кровь ручьем, то можно сопереживать и за
такую малость.
– Начинаем, – предупредил наперточник. –
Следите внимательно.
– Слежу, – пообещал я.
Вавилов с готовностью хохотнул:
– Уж теперь-то проследит, не сомневайтесь!
