Из толпы ответили дробным смешком, а парень задвигал стаканами
сперва медленно, просто по кругу, затем пошел чаще, замысловатыми кривыми,
моментально переводил пальцы с одного на другой, все время приговаривал, чтобы
следили внимательно, ничего не упустили…
– Есть, – сказал он внезапно.
Стаканы замерли. Когда он поднял руки, глаза каждого, как
боевые лазеры, едва не прожигали дырки в непрозрачных стенках. Мне показалось,
что на этот раз он даже меньше двигал стаканы. Или чтобы не сказали, что
слишком усложняет задачу, или что-то другое…
Я, не давая себе задуматься, ткнул пальцем в ближайший ко
мне стакан:
– Здесь!
Он взглянул вопросительно:
– Уверены?
– Там, – сказал я твердо, хотя на самом деле
никакой твердости не ощущал, – не передумаю, не откажусь, не заявлю, что
указывал на самом деле на соседний.
Цыган молча поднял стакан. Меня обдало холодным ветерком,
рядом шумно вздохнул Вавилов, а в толпе послышался вздох разочарования.
Красная горошина снова оказалась под соседним стаканом.
Вавилов проговорил разочарованно:
– Видать, сегодня не твой день.
Из толпы сказали сочувствующе:
– Ничего, мужик! В играх не везет, зато повезет с
бабами.
– Грудь в кустах, голова…
Восточный парень с цыганскими глазами уже призывал народ
попробовать выиграть на халяву, надо только поставить совсем малую денежку, на
меня не смотрел. Я повернулся к Вавилову:
– Сколько у тебя?
– Хочешь отыграться? – испугался тот.
– Не только, – ответил я мстительно. – Не
только!
Он порылся в карманах, суетливо пощупал сзади, на
озабоченном лице проступило облегчение:
– Фу-у, чуть не потерял! От Верки тут загашник. Но
здесь последняя сотня. А если продуешь?
– Не продую, – пообещал я.
– Ну а если? Вдруг да в самом деле не твой день?.. На
войны твой, а на эти наперстки… Тогда как?
– Завтра на работе отдам, – пообещал я. – А
то сегодня зайдем ко мне. У меня пара сотен на черный день отложена. Правда!
Отложил и забыл. В коробке из-под печенья. Но думаю, до этого не дойдет.
Он подумал, сказал озабоченно:
– Лучше сегодня. Если я приду без денег, Верка меня
сожрет.
– Ты ж сказал, что это твой загашник!
– Так-то оно так, но… мне чуется, что она про него
знает.
Расставался он с последней сотней очень неохотно.
Я передал ее наперсточнику, объяснил:
– Начнем снова по минимальной.
Чувствовал свою жалкую, даже заискивающую улыбку терпящего
поражение, но не желающего признавать это, иначе останется только вешаться.
Цыган сказал бодро:
– Желание клиента – закон. Что скажете, то и
будет. Как скажете – тоже.
Он сунул деньги в раздутую, как бока стельной коровы, сумку,
другой рукой подбросил красную горошину, подставил стакан. Все мы услышали
звонкий стук. Не переставая легко улыбаться, он ловко перевернул стакан прямо
на асфальт, не дав выпасть горошине.
– В крайнем, – заговорили в толпе, – вот в
этом!.. Запоминайте, ребята.
Он начал медленно двигать стаканы, все убыстряя темп.
Десятки пар глаз следили за ними неотрывно, а я сразу постарался оторвать
взгляд, отстраниться. Грудь моя дважды поднялась высоко, я глотнул свежего
воздуха, очищая голову и кровь. В ушах легонько зазвенело, затем стихло.
– Высчитывай, – услышал я рядом свистящий шепот
Вавилова, – высчитывай… так, как просчитал войну в заливе!
Войны не было, хотел я ответить, но это отразилось где-то в
уголочке мозга, а сам я тупо смотрел на мелькающие пальцы, вслушивался в себя и
вчувствовался, все три стаканчика одинаковы, в каком из них горошинка… ума не
приложу, молчали как пять чувств, так и то таинственное шестое, что
предупредило об извержении вулкана…
Может быть, мелькнула мысль, надо даже не стараться… Не
пытаться угадать… Просто сказать первое, что придет в голову… А придет… что
придет? То, что будет подсказано через тот черный провал, одна мысль о котором
вгоняет в дикий ужас, от которой холодный пот на лбу и ледяная лапа на сердце…
Смуглые руки двигались все быстрее, быстрее, еще быстрее, он
показывал класс, затем внезапно застыл, не двигая даже бровью. После долгой
паузы кончики пальцев отпрыгнули от стаканов, он выпрямился, губы раздвинулись
в широкой приглашающей улыбке:
– Итак?
Я молча указал. Он не стал спрашивать, уверен ли я, не
передумаю ли, а просто приподнял стаканчик. Справа и слева от меня
разочарованно вздохнули. Даже по теории вероятности я должен был угадать.
Он поднял второй стаканчик, третий. Шарик выкатился веселый
и яркий. Вавилов пробормотал глухо:
– Да, сегодня не твой день.
– Похоже, – прошептал я.
– Тебе вдохновение надо, – сказал он
понимающе. – Чтобы планеты выстроились в шеренгу. Или чтоб пятен на Солнце
побольше… Ладно, пошли?
– Лучше пойдем, – ответил я. – Послать нас
уже послали. И кинули. Лохи чертовы…
Вавилов двигался рядом, как огромная бычья туша, от него
даже запах шел, как от рассерженного быка.
– Да уж… Сколько нас ни предупреждай, все равно
попадаемся на тот же крючок. Что-то у нас в мозгах повернуто, как думаешь?
Я огрызнулся:
– Слушай, Вавилов. Мы все повернутые… Но я, наверное,
повернутей: иначе какого черта послушал тебя? Давай, до завтра! Вон мой
троллейбус катит… Ах да, сотня… Пойдем, отдам.
– Ладно, – сказал Вавилов великодушно, –
отдашь завтра на службе. Ты сейчас расстроенный, вон уже зубы оскалил… Еще
укусишь по дороге.
Пока тащился в троллейбусе и поднимался в лифте, перед
глазами мелькали руки наперсточника. Не только во рту было горько, словно
сжевал плантацию полыни, но по всему телу разошлась ядовитая волна горечи.
Деньги проиграл – ладно, в долги влез – терпимо. И
на то плевать, что потерял репутацию человека, который никогда не покупает
лотерейные билетики, не играет, не верит в приметы, гороскопы… Что мне до
репутации этого существа, человека, в теле которого нахожусь?
Хотя, конечно, малость и заедает. Даже не малость, а
крепенько, ибо что во мне от Меня, а что от этого простейшего организма, сам
Сверхорганизм не разберет.
Но каким идиотом себя показал, каким идиотищем! Ну какое
дело Сверхсуществу до номеров лотереек или угадывания стаканчиков? Идиот, ну
идиот…
Все еще ставишь себя в центре мира, как Птолемей –
Землю? Не соглашаешься впустить в сознание страшноватую мысль… да что там
страшноватую: жуткую! – что Сверхсущество ничего и не подсказывало? Оно
замечает меня не больше, чем я – отдельные эритроциты, что несутся в
потоке лимфы по моих венам, проникая то в мозг, то в сердце, то еще ниже,
разнося частички кислорода по огромному, как Вселенная, организму.
