– Да на речку же! Рыбу ловить. Удочки взяли и потопали… Там старых шалашей полно, переночевать можно, если что.
– А в Чижах рыбаков не было?
– Про Чижи не знаю, говорить не буду. Я по домам-то не хожу, мне все новости сорока на хвосте приносит.
– Какая сорока? – спросил Матвей.
Продавщица прыснула, смущенно прикрывая рот загрубевшими от работы пальцами.
– Бабка Платониха… Бойкая старушенция. Придет за покупками и все про всех поведает. Почитай, восемьдесят годков, а мозги еще ничего. С глазами только туговато, подслеповата стала и слышит плохо. Кричать надо.
– Как же она новости узнает? – удивилась Астра.
– Платонихе глаза и уши без надобности, она все нутром чует. Да и какие в Чижах новости? Чья коза убежала, кто захворал…
– А сегодня она в магазин приходила?
– Нет. Слегла бабка – спину скрутило. Я ей в прошлый раз мазь от фельдшера привезла. Даст бог, оклемается.
– Далеко от Андреевки до Чижей?
– Рукой подать…
– Пешком дойти можно?
– Если здоровье позволяет, отчего ж не дойти?
Матвей молча изучал нехитрый ассортимент деревенского магазина. Купить чего-нибудь – печенья, конфет, водки? Угостить ту же бабку Платониху, чтобы завязать знакомство. Хотя что может дать это знакомство?
Астра раздумывала, как поступить. Спросить напрямик, где дом журналиста Артура Холодного? Вряд ли продавщица в курсе. Скорее всего, она знала прежнего хозяина, фамилии которого Голубев не знал.
– Наш друг пару лет назад приобрел домик в Чижах, – вдруг заявил Матвей. – Он нам разрешил там остановиться.
Продавщица пригладила волосы с пробивающейся сединой, собранные в пучок на затылке.
– Теперь здесь все дома как бы ничейные. Новый хозяин еще не объявлялся, и деревенские живут, как в воздухе. А ваш друг получил деньги за свой дом?
Матвей с беззаботным видом пожал плечами:
– Он ничего не говорил.
– А-а! Кажись, видела я вашего друга! – просветлела лицом женщина за прилавком. – Очень симпатичный мужчина, непьющий… и самостоятельный. При деньгах. Покупал все самое дорогое – водку, консервы. У нас в округе таких нет. Или алкаши, или безработные. Норовят спиртное и харчи в долг взять. Потом поди заставь тот долг возвращать! Ноги собьешь.
Она со злостью махнула рукой. Здешнее житье надоело ей до чертиков, а перспективы никакой не намечалось. Астра представила ее быт: деревянный дом с печкой, хозяйство, «удобства» на улице, вода в колодце, стирка в корыте или на мостках, если речка рядом. Муж наверняка грубый, вечно недовольный, пьет. Тоска… Приезд в Чижи приличного человека на хорошей машине, покупающего дорогие продукты, для нее – событие.
– Когда вы его видели?
– В начале лете, кажись… Машина у него побольше вашей будет…
– Джип?
– Я в них не разбираюся… Он с барышней приезжал. Та дома сидела, носа на улицу не казала. Видать, не жена – полюбовница.
– Откуда же вы про нее знаете?
– Платониха рассказала. Она травы лекарственные собирает, шныряет повсюду, вот и узрела барышню-то. Окромя нее, любопытных нету. В Чижах одни старики, им хоть гром греми – сидят, дремлют, смерти ждут.
Разговор с приезжими из Москвы явно доставлял женщине удовольствие. Она рада была каждому вопросу и отвечала обстоятельно, чтобы подольше задержать этих любезных молодых людей. Развлечений в деревне не густо – в лучшем случае телевизор, посиделки да местные сплетни. Только какой в том интерес? Все уж говорено-переговорено. А тут – совсем другое дело.
– Хоть дом-то найдете? – поинтересовалась она.
– Попробуем. Может, вы подскажете, как туда проехать?
Женщина павой выплыла из-за прилавка, подозвала их к пыльному зарешеченному окну:
– Вон, глядите, улица идет прямо, потом налево… Два дома заколочены, третий, где много рябины у забора, жилой, – там Платониха обитает. Фамилия у ней – Платонова, по фамилии и прозвище. Потом увидите черный сруб – это дед Костыль свою избу спалил. Выпил на пасху самогону, самокрутку курил, да так и уснул, грешная его душа…
– Сгорел?
– Вместе с домом… За пожарищем будет заброшенный огород, потом низина, где раньше коровы паслись, а на краю леса – домишко, что вам нужен… Ключи-то есть?
– Есть, – не моргнув глазом, заверил ее Матвей. – Друг дал.
Астра незаметно дернула его за рукав. Хватит-де болтать, пошли…
Глава 25
Москва
Вопрос жены о «семейной тайне» вызвал у банкира Евланова целый поток воспоминаний. Казалось, давно все было да быльем поросло. Ан нет! Тайны имеют свойство проявляться в неожиданный момент самым неожиданным образом.
Он закрылся в своем кабинете, приказал секретарше никого не пускать и думал, думал… Неужели старая история из разряда курьезов получила столь зловещее продолжение?
Прадед Сергея Михайловича, будучи мелким коммерсантом, после революции торговал на знаменитом одесском Привозе подержанными вещами и предметами искусства, которые жители города в те смутные времена отдавали за бесценок. В Одессе тогда хозяйничали интервенты, потом красные – власть переходила из рук в руки. Не было продуктов, лекарств, дров. Семье Евлановых стало невмоготу содержать большой дом, и они сняли жилье поменьше, за мизерную плату. Уже поселившись на Садовой улице, они услышали от соседей страшные подробности о кончине предыдущего жильца, господина Саджича. Тот занимался опасными и сомнительными делами: контрабандой, спекуляцией антиквариатом, не брезговал так называемым «могильным золотом» и даже держал курьеров, которые за солидное вознаграждение доставляли в Москву и Петербург какие-то секретные депеши. Одни утверждали, что Саджича убрала французская контрразведка, другие винили в его смерти большевистское подполье, третьи – обыкновенных грабителей. Доверенный человек сего господина свидетельствовал полиции, что из вещей пропала только золотая чаша редкостной красоты – шедевр древних ювелиров чуть ли не из царского кургана, которых разбросано в Причерноморье великое множество. Саджич по непонятной причине держал ее в обычном шкафу под замком, завернутой в простую холстину.
Грабители проникли в дом, размозжили хозяину затылок тяжелым подсвечником, а потом, очевидно, не поделили добычу и подрались. Один так и остался лежать в передней с проломленной головой, а другой скрылся, прихватив с собой чашу…
Жители Садовой улицы шепотом говорили о проклятии скифского царя, которое настигает всех, кто посмел прикоснуться к чаше – символу его безграничной власти.
«Вот почему этот приличный дом сдавался за ничтожную плату! – дошло до коммерсанта. – Люди боялись жить в нем. И только я, профан, ни о чем не подозревая, обрадовался такому выгодному предложению».
