– Хочешь, чтобы я поверил в двойников?
Она пожимала плечами и мило улыбалась:
– Истина всегда немного безумна…
Он протестовал, но потом соглашался. Невозможно было спорить с Астрой. Ее доводы обескураживали, а тон и выражение лица заставляли усомниться, что она шутит.
Еще одна вещь из дома баронессы оказывала на нее серьезное влияние – видеокассета с заснятыми разрозненными эпизодами, то ли проникнутыми кельтской символикой, то ли навеянными венецианским карнавалом… По мнению Матвея, этот любительский «кинофильм» был рожден больным сознанием убийцы, который пытался заразить своими маниями окружающих. Астра утверждала, что кадры на пленке предрекают будущее.
Она просматривала кассету раз за разом и почти уверилась в своих выводах. Тем более что каждое расследование подтверждало ее правоту…
Блестящее тело змеи обвивает ствол могучего дерева… всадники загоняют дикого кабана и скрываются в тумане… под сводами средневекового замка варится в ритуальном котелке «пища богов»… бронзовая русалка грустит на постаменте посреди круглого водоема… люди в карнавальных костюмах танцуют на улицах Венеции… на золотом блюде лежит отрубленная человеческая голова… старинный усадебный дом с лепным декором выглядывает из-за деревьев… толпа ряженых сжигает на костре соломенное чучело… маски скрывают лица обнаженных любовников… россыпь Млечного Пути мерцает на ночном небе… мраморная Афродита красуется в венке из цветов мандрагоры… коровы пасутся на зеленом лугу… ветер раскачивает на виселице труп повешенного… туристы бросают в фонтан монетки…
Эпизоды, сменяющие друг друга, сопровождал ангельский женский голос, исполняющий вокализ. Так, вероятно, пели сирены, заманивая корабли путешественников туда, где их подстерегала гибель…
* * *
Профессор Ракитин готовил к изданию свою книгу о барельефах древнего Вавилона и с головой ушел в работу. Зарубежные коллеги поторапливали. Они задумали грандиозный проект по возобновлению раскопок в Ираке и надеялись собрать значительную сумму, заинтересовав общественность и спонсоров «библейскими тайнами» Междуречья. Правда, Багдад пока не дал добро, им не до этого: в стране чужие войска, обстановка сложная. Однако ученые не теряли надежды. Книга Ракитина должна была стать гвоздем программы на конференции в Берлине.
Сам он тоже собирался поехать, выступить с подробным докладом. Лавры немецкого археолога Роберта Кольдевея, раскопавшего Вавилон, не давали ему покоя. По ночам профессору снились пустынные плоские холмы в сотне километров от Багдада, под которыми долгие века покоился великий город, вместилище невиданной роскоши и порока. Уничтоженный завоевателями, стихией или разгневанным Всевышним, Вавилон перестал существовать, его считали вымыслом, легендой Священного Писания. Не верили даже свидетельствам Геродота.
[2]
Местные жители не подозревали, что у них под боком лежит погребенная под слоем песка, щебня и золы столица некогда самого могущественного на земле царства. На вершинах мертвых холмов гулял ветер, молились Аллаху набожные бедуины…
Ракитин давно мечтал своими глазами увидеть развалины Вавилона. Ему казалось, там, на месте древнего города, на него снизойдет некое мистическое откровение, глубинное постижение смысла жизни… Почему именно там? Да потому, что между Тигром и Евфратом лежит колыбель человеческой цивилизации. Где же познавать явление, как не у истоков? Река людская берет начало из того родника, неужели ничего не встрепенется в немоте безбрежной, опаленной солнцем пустыни, не отзовется на томительный зов разума?
Ракитин слыл среди коллег неисправимым романтиком, поэтизирующим древнее прошлое, чудаком, грезящим несметными сокровищами канувших в Лету империй. Он поклонялся не золоту, а таинственным знаниям, которые исчезнувшие народы унесли с собой в гробницы и могильники. Он надеялся понять, что владело умами жителей Вавилона, простоявшего тысячи лет вопреки непрерывным войнам, наводнениям, засухам, пустынным ветрам… и умудрившегося попасть в пророчества Апокалипсиса в образе «великой блудницы… растлившей землю любодейством своим, яростным вином блудодеяния своего напоившей всех живущих на земле, все народы».
Чем Вавилон заслужил столь суровую хулу? Печально известная Вавилонская башня даже стала символом людской гордыни, дерзкого желания добраться до небес и сравняться величием с самим Творцом. Подобная наглость не осталась безнаказанной. Каждому школьнику известно, чем закончился сей рискованный эксперимент, – возмущенный Господь «смешал» язык строителей, они перестали понимать друг друга и рассеялись по миру.
Отголоски того печального события человечество ощущает до сих пор: с пониманием у людей так и не сложилось. Не то что государства – самые близкие, члены одной семьи не могут найти общего языка. В последнее время Ракитин начал чувствовать эту разобщенность особенно остро…
Он оторвался от компьютера, встал и, потирая виски, подошел к окну. Внизу раскинулось заснеженное Замоскворечье на фоне красного морозного заката. Кое-где уже переливались разноцветными огнями праздничные гирлянды, которыми украсили город к Новому году. Солнце наполовину скрылось в ледяной дымке, уступая место ночи…
Красота открывшегося вида не помогла профессору отвлечься от тягостных мыслей. В дверь кабинета постучали.
– Входи, Раенька…
Это была жена. Собственно, в его большой квартире они жили вдвоем. Раз в неделю приходила домработница, мыла окна, делала уборку и гладила выстиранные вещи. Готовила Рая сама, никому не доверяя диетическую кухню, прописанную Ракитину врачами. Профессор страдал одышкой и, несмотря на диету, набирал лишний вес. В его возрасте это грозило разными осложнениями хронических заболеваний. Шестьдесят семь лет за плечами, – годы преподавания, научная деятельность, постоянная нервотрепка, происки менее удачливых коллег, неправильное питание, сидячий образ жизни и прочие негативные факторы подорвали здоровье Никодима Петровича.
– Я тебе не помешала? – с благоговением осведомилась супруга.
– Нет, дорогая. Я, в сущности, закончил.
– Обедать пора…
За столом Раенька молча подкладывала мужу запеченные без жира овощи, которые он с отвращением проглатывал, и поглядывала на часы.
– Ждешь кого-то? – сухо обронил профессор.
Вынужденные ограничения в еде ужасно раздражали его – пожалуй, даже больше, чем семейные склоки. Он ловил себя на том, что, сидя за работой, думает не о культуре древней Месопотамии, а о жареной картошке с котлетой. К ним бы еще холодной водочки на зверобое да малосольных огурчиков с укропом…
– Нелли обещала приехать, – сообщила жена, ковыряя вилкой печеную морковь.
Дабы не провоцировать неуемный аппетит Никодима Петровича, она ела то же, что и он. При этом Раиса худела, а профессор нет.
– Неля? С какой стати?
Визиты дочери и сына всегда заканчивались одним и тем же – разговорами на повышенных тонах, взаимным недовольством и слезами Раеньки. При них она держалась молодцом, но после ухода падчерицы или пасынка запиралась в ванной и давала волю горькой обиде. Ни за что ни про что невзлюбили взрослые дети профессора новую мачеху.
