— Я совершенно потрясена, — сказала она. — Ты тоже, Роберт?
— Да, — ответил я, рассеянно глядя на Круазет с его пальмами и цветниками и морем на заднем плане. — Я тоже потрясен.
Мы оба помолчали. Наконец Анжела сказала:
— До чего же мы дожили — смотрим в рот какой-то ясновидице.
— А ты уверена, что твоя парикмахерша ничего не рассказала ей о нас?
— Я ее особо просила об этом. И она дала мне честное слово, что ничего не расскажет. Нет, мадам Берни ничего не знала о нас! Потому я и потрясена. Например, откуда ей было знать, чем ты занимаешься?
— Вот именно — откуда? — повторил за ней я.
Мы еще выпили и помолчали, потом Анжела произнесла едва слышно:
— Лучше бы мы не ходили к этой женщине, Роберт.
— Я тоже так думаю.
— У тебя нехорошо на душе, да?
— Хуже некуда.
— И у меня. Если мы уже в этом году должны быть счастливы, а кто-то должен умереть, чтобы уступить нам дорогу, то это может быть только…
— Вот именно, — сказал я. — В том-то и дело.
— Но я этого не хочу! Я не перенесу, если это в самом деле случится! Мне… мне будет казаться, что я виновата в этой смерти!
— Мне тоже. Поэтому так тяжко на душе.
— Как мы могли бы в будущем быть счастливы, если бы сейчас поверили тому, что сказала нам эта женщина — и это бы сбылось? Нет, Роберт, нет, этого я не вынесу!
— А мы ей и не верим! Твоя парикмахерша все-таки рассказала ей о нас! А кроме того — ей просто хотелось сказать нам что-то приятное, как-никак мы ей заплатили.
— Что-то приятное, — повторила Анжела. Ее передернуло.
— Но мы ей не верим! Все это жульничество и чистой воды обман! Мы с тобой и так будем вместе и счастливы — без смерти и белых халатов!
— С моей стороны было гадко вести тебя к этой женщине. Но я же не знала, чего она наговорит.
— Забудь про все это, Анжела.
— Да, — сказала она. — Надо забыть. О, Боже, как бы мне хотелось, чтобы я смогла забыть, Роберт!
29
Вилла Фабиани находилась в квартале Габр на проспекте Кава. Большой дом был выкрашен в ярко-желтый цвет и окружен огромным парком. Со стороны улицы он был защищен от любопытных взглядов высокой, аккуратно подстриженной живой изгородью. Вилла была выстроена в современном стиле, никак не больше десяти лет назад. Все в ней казалось новехоньким, дорогим и чванливым. Между цветниками виднелся плавательный бассейн в форме Африки. У входа в парк я позвонил, назвал в микрофон свое имя и сказал, что синьор Фабиани назначил мне встречу на одиннадцать часов. После этого раздалось жужжание, огромные ворота распахнулись, и я вошел. Я подошел к дому через парк, — аллея была обрамлена очень красивыми пальмами. Слуга с ног до головы в белом вышел мне навстречу.
— Мсье Лукас, вас просят посидеть несколько минут у бассейна.
— Меня не допускают в дом?
— Вас просят оказать любезность и подождать у бассейна.
В общем, я оказал им эту любезность. Возле бассейна стояли белые столики, плетеные кресла и шезлонги, вот я и сел в кресло и стал ждать. Ожидание длилось не несколько минут, а целых двадцать. Наконец из виллы кто-то вышел и направился в мою сторону. Но это был не Фабиани, а его супруга Бианка, бывшая танцовщица из варьете «Лидо», изящная и самоуверенная. Я поднялся с кресла и пошел ей навстречу. На ней был белый купальный халат. В этот день в ней не было и следа от той нарочитой панибратски-кокетливой манеры общения, которая врезалась мне в память по прошлой встрече. Теперь она держалась холодно и высокомерно, — и это тоже казалось наигранным.
— Доброе утро, мсье Лукас.
— Доброе утро, мадам. Собственно говоря, я хотел побеседовать с вашим супругом. Мы с ним условились встретиться в одиннадцать, а сейчас уже…
— Мой муж не может беседовать с вами.
— Что?
Она проследовала мимо меня к бассейну. Я пошел за ней. Подойдя к нему, Бианка сбросила халат. На ней был крошечный купальник «бикини» из белой блестящей ткани. Все-таки она производила какое-то вульгарное впечатление.
Опустившись в кресло, она подтянула к себе передвижной столик с множеством ящичков и вынула оттуда солнцезащитный крем. Говоря со мной, она намазывала кремом все тело, кроме той его части, — весьма, впрочем, незначительной, — которая была прикрыта купальником.
— Мой муж не примет вас, мсье Лукас. — Она произносила эти слова с видимым удовольствием, просто-напросто наслаждаясь возможностью меня унизить. Медленными круговыми движениями она продолжала мазать кожу кремом.
— Что это значит?
— Это значит, что он не намерен более общаться с вами. Я тоже не намерена, мсье Лукас. Я взялась провести вместо мужа лишь этот последний разговор. — Она смаковала каждое слово, крылья носа у нее сладострастно подрагивали, видимо, она испытывала наслаждение, смахивающее на оргазм.
— Мадам, послушайте, я явился сюда не для своего удовольствия…
— Но и не для моего, — обрезала она меня.
— …а только потому, что мне поручено выяснить обстоятельства гибели господина Хельмана…
— Это дело полиции. Если придет кто-то оттуда, мой муж примет его. А вас нет. Намажьте мне спину.
Это прозвучало как приказ.
Я не пошевелился.
— Вы что — не слышали? Я велела вам намазать мне спину кремом.
— Я слышал, — сказал я. — Но делать этого не буду. И прошу вас объяснить мне без обиняков, что тут происходит.
— О, без обиняков, сделаю это с радостью, — сказала Бианка Фабиани. — Как мы недавно узнали, у вас в Германии есть жена.
— Ну есть, что из того?
— А здесь, в Каннах, вы сожительствуете с мадам Дельпьер, словно на ней женаты. Везде с ней разъезжаете, тискаете ее — девушка из «Лидо» прорвалась-таки наружу — на глазах у всех. Подарили ей обручальное кольцо, хотя до развода еще плыть и плыть. Вы живете в квартире мадам Дельпьер. У вас с ней любовная связь, о которой уже говорит весь город. Если мадам Дельпьер это не волнует — ее дело. А вашу фирму это не волнует?
— Нет, — отрезал я. А сам подумал: «Ого, начинают припирать к стенке».
— Этому я не верю, — сказала Бианка. — А если я вас попрошу намазать мне спину, вы это сделаете?
Я взял в руки тюбик с кремом и стал намазывать ее гладкую красивую спину. Она с наслаждением потягивалась: победила-таки.
— Мы вовсе не какие-нибудь замшелые обыватели, мсье Лукас. Мы рады вашему счастью.
— В самом деле?
— Конечно! В особенности я. Какая женщина не отнесется с пониманием к большой любви? Но это совсем другая статья. С человеком, компрометирующим такую женщину, как мадам Дельпьер, и самого себя тоже, мой муж не может общаться. Это запрещает ему его положение.
