— Счастливо! — сказал он. — Желаю тебе счастья, старик. В жизни мало кому везет. Большинство жизнь ломает. Мне было бы очень горько, если бы и тебя поломала.
— Со мной ей это не удастся.
За матовым стеклом появилась кабина лифта. Я открыл дверь.
— Всего хорошего, — сказал Фонтана странно сдавленным голосом. — Ну, входи же!
Я вошел в кабину. И еще секунду видел Пауля — высокого, худощавого и всегда так владеющего собой. Его лицо подергивалось. Потом дверь лифта захлопнулась. Я нажал на кнопку первого этажа и поехал вниз. И больше никогда не видел Пауля Фонтана.
39
Я долго бродил по улицам Дюссельдорфа, разглядывая все вокруг, как турист, словно никогда еще не видел эти церкви, банки, музеи, отели, театры и парки, большие магазины на Кенигсаллее, эстакады и потоки машин. Я смотрел на все это и на другое тоже, я слышал говор с рейнским акцентом и знал, что никогда больше не увижу и не услышу всего этого. Нет, уже никогда, потому что не собираюсь являться в суд для разбирательства по поводу размеров денежного содержания Карин. У меня теперь были совсем другие планы. В этот день я распрощался с Дюссельдорфом.
Я устал и поехал в отель на такси. А там сказал портье, что хочу завтра освободить номер и мне нужна экспедиторская фирма, которая бы упаковала и отправила все, что было у меня в номере. Портье обещал найти такую фирму к следующему утру. Я назвал ему адрес Анжелы и попросил пересылать туда мою почту.
— Будет сделано, мсье Лукас. Мне очень жаль, что вы нас вновь покидаете.
Я поднялся в свой номер, сел у большого окна в гостиной и некоторое время следил глазами за взлетающими и садящимися самолетами в аэропорту Лохаузен. В этот летний вечер долго не наступали сумерки. Я заказал бутылку виски со льдом и содовой, потягивал виски и просматривал почту. Попадались очень интересные письма. Я их все порвал, потому что не имел намерения отвечать — теперь, когда я начинал совершенно новую жизнь. Были среди них и выписки с моего счета в банке. После того, как я снял восемьдесят тысяч, на моем счету осталось совсем немного. Но вскоре опять будет много, во всяком случае, достаточно, чтобы давать Карин столько, сколько решит суд.
Вдруг снизу позвонил портье и сказал, что курьер принес большой конверт, адресованный мне. — Пошлите его сюда, — сказал я. В дверь постучал молодой человек, я дал ему на чай и вскрыл конверт. В нем был договор о пенсионном обеспечении, предоставляемом мне фирмой «Глобаль», которая благодарит меня за верную, долгую и самоотверженную службу, желает мне всех благ и в первую очередь улучшения состояния моего здоровья, а также спрашивает, устроит ли меня, если пенсию будут переводить на мой счет, как раньше переводили жалованье. Если я ничего не сообщу, деньги будут переводиться так же, как раньше. У меня не было намерения что-либо сообщать о себе фирме «Глобаль».
Я стал рвать все письма одно за другим, так как среди них не было ни одного, на которое я бы хотел или должен был ответить. И внезапно понял, что мне вообще нечего было делать тут, в Германии. В Каннах — да, там мне теперь придется кое-что предпринять, но в Германии? Абсолютно нечего. Под конец осталось только извещение на роскошной бумаге, в котором некто, кого я не помнил, сообщал, что женился. Извещение было составлено очень скромно и изысканно. Я долго сидел, тупо глядя на него. Потом поднял трубку и попросил соединить меня с Каннами.
И в ту же секунду услышал голос Анжелы:
— Роберт! Как твои дела?
— Отлично!
— Ты выпил, Роберт.
— Правильно. И еще выпью. На радостях, что здесь все так хорошо устроилось.
— На твоей фирме?
— Да.
— На них произвело большое впечатление то, что тебе удалось раскопать?
— Да, очень, — солгал я без особого труда. — Чрезвычайно большое. Они меня сильно благодарили… благодарствовали… Как правильно сказать?
— Прошу тебя, не пей так много, Роберт!
— Понимаешь, это я на радостях, что ты делаешь?
— Работаю, — кратко ответила она.
— Я уже сказал тебе, что я тебя люблю?
— Когда вернешься домой?
«Домой», сказала она, «домой»…
— Попробую заказать билет на завтрашний вечерний рейс.
— А раньше не получится?
— Нет.
— Почему?
— Придется подождать экспедиторов. Я хочу, чтобы доставили в Канны все мои вещи, которые я взял, уезжая из своей квартиры. Можно?
Она радостно вскрикнула.
— О Роберт! Ты насовсем переезжаешь ко мне?
— Да, насовсем, — вырвалось у меня. Нет, надо выражаться осторожнее. — Я хочу сказать, что отныне буду жить в Каннах. Если меня пошлют расследовать какой-то другой случай, то уже из Канн. И в Канны же я буду каждый раз возвращаться.
— Ко мне.
— К тебе. Я об этом прямо сказал на фирме. Они согласны. Но сперва я должен еще разобраться с этим делом, так?
— Да, Роберт, да. Ах, я так обрадовалась…
— Ты сегодня вечером дома?
— Да. А почему ты спросил?
— Потому что я хочу еще выпить! И значит, вполне возможно, еще раз позвоню тебе. Или два раза. Даже очень возможно.
— Звони мне столько раз, сколько захочешь. И как бы ни было поздно. Я буду ждать, — сказала Анжела.
Я продолжал сидеть у окна и наблюдать, как день медленно отступает перед ночью, как в аэропорте и в городе зажигаются электрические огни, при этом прихлебывал помаленьку виски и очень целенаправленно думал о том, что надо будет сделать по приезде в Канны. Думать об этом было легко.
Я заказал ужин в номер, потом опять пил из новой бутылки и опять позвонил Анжеле. В эту ночь я напился в стельку, опять звонил Анжеле, в общей сложности четыре раза, последний раз уже в три часа утра.
40
На следующий день в девять утра явились рабочие экспедиторской фирмы, с которой договорился портье. Их было трое — двое из них студенты, — и они ловко уложили мою одежду, слоников и вообще все мое имущество, взятое мной из дома, в два большие ящика. Третий, пожилой работяга небольшого роста, занялся оформлением документов. Я дал ему адрес, куда следует доставить ящики, подписал несколько квитанций и заплатил аванс за транспортировку. Все произошло очень быстро. Студенты бережно заворачивали каждого слоника, дабы ничего не сломалось, и вообще были симпатичные ребята. С прошлого вечера я был еще слегка навеселе, но чувствовал себя очень прилично.
Через два часа ни ящиков, ни рабочих уже не было в номере. Оставшиеся вещи я уложил в чемодан и оделся. Потом пообедал в ресторане. Мой самолет вылетал в пятнадцать тридцать, рейс через Цюрих. Я дал администратору гостиницы документы на мою машину и ключи от нее и попросил его продать мой «адмирал», припаркованный возле гостиницы, и, оставив себе десять процентов, остальные деньги положить на мой счет в банке.
