42
— Все-таки вы обезумели… Наверняка обезумели, — прошептала Хильда Хельман. Я встал и включил лампу дневного света, освещавшую портрет Хильды, написанный Анжелой. Я думал о том, как сильно я люблю Анжелу и что я должен ее защитить и после своей смерти и что мне безразлично, каким образом я это сделаю, совершенно безразлично. Портрет показался мне до ужаса живым. Я смотрел то на него, то на Хильду, вновь откинувшуюся на подушки.
— Пятнадцать миллионов… Где вы собираетесь их хранить? Да у вас же спросят, откуда у вас такие деньги! Вы сами загоняете себя в западню.
— О нет! — возразил я.
— Свет. Выключите, пожалуйста, свет.
Я щелкнул выключателем и опять уселся на край кровати.
— Деньги будут храниться в Швейцарии, фрау Хельман. На номерном счету. В четверг я буду в Цюрихе и ожидаю, что там и тогда получу свои деньги.
— Как вы себе это представляете? Такая огромная сумма! Как я могу так быстро достать столько денег, не привлекая внимания?
— Но у вас имеется такой дельный исполнительный директор, — сказал я. — Тот все устроит в лучшем виде. Эти пятнадцать миллионов я положу на номерной счет в том же банке, где вы держите большие суммы. Чтобы было легче оформить перевод денег. Я не требую, чтобы мне привезли в Цюрих пятнадцать миллионов наличными. Я даже не требую, чтобы господин Зееберг лично приехал в Цюрих. — К этому времени я уже посмотрел расписание рейсов и заказал билеты. — В следующий четверг я буду с десяти утра находиться в отеле «Бор-о-Лак». Если ваш человек с соответствующими полномочиями не прибудет к половине одиннадцатого, можете считать нашу договоренность ликвидированной.
— Этот шантаж никогда не кончится, это будет…
— Замолчите, — прервал я ее. — Со временем кончится. Фрау Хельман, если вы не выполните мои требования и мировая пресса узнает об этом деле, то вы, и прежде всего ваши друзья, — как они ни могущественны — уже не смогут угрозами и террором задушить правду, как они это делали до сих пор. Нескольким персонам придется провести остаток своих дней за решеткой — и прежде всего вам.
— Я не сяду в тюрьму! Скорее наложу на себя руки!
— Скорее заплатите. Я еще не все сказал. Кроме этих пятнадцати миллионов, которые я рассматриваю как сбережения на черный день, я требую отныне от вас еще пятьдесят тысяч франков ежемесячно и пожизненно. Каким образом осуществлять выплаты, вы еще узнаете. Если деньги опоздают больше, чем на десять дней, если я умру насильственной смертью, если вы попытаетесь меня убрать — вы слышали от Либелэ, что тогда произойдет. Что значат эти пятнадцать миллионов марок и вторая незначительная сумма для вас и ваших друзей? Вы же можете распределить их между собой. Что значит эта сумма по сравнению с сохранением вашей репутации, вашего банка, фирмы «Куд», вашей свободы — и возможности дальше проворачивать такие же грязные сделки, как до сих пор? Или даже куда более грязные!
— Вы подохнете. И подыхать будете медленно, в таких страданиях, какие еще никто на свете не испытывал, — сказала Хильда Хельман.
— Вам не следовало бы желать мне таких мук, фрау Хельман, — спокойно возразил я. — Ибо если ваше пожелание сбудется по вашей же вине, ваша песенка спета. — Я поднялся. — До завтрашнего вечера жду вашего звонка с сообщением, что ваш человек встретится со мной в десять утра в четверг в отеле «Бор-о-Лак». Звоните мне в «Мажестик». Или поручите позвонить. Скажите просто, что место встречи остается прежним.
Ее руки беспокойно ерзали по одеялу. Глаза были полузакрыты, она тяжело дышала.
— Что касается ежемесячных выплат, я вам попозже сообщу, каким способом мне будет желательно их получать — во всяком случае, в первые месяцы, пока все не наладится. Ах да: я хочу, чтобы ваш человек передал мне в Цюрихе пока только восемьсот тысяч марок — их я и положу на номерной счет. Потом мы еще раз встретимся. Во второй раз я уже потребую перевести оставшиеся четырнадцать миллионов двести тысяч на мой номерной счет.
— Зачем все это?
— Потому что в этот четверг я буду не один и не хочу, чтобы мой спутник знал всю сумму, которая окажется на моем счету. При второй встрече я буду один.
— Эта Дельпьер, — прошипела Хильда. — Вы хотите взять с собой эту даму, чтобы и она поставила свою подпись под счетом.
— Правильно, — спокойно согласился я. — Как вы все знаете и даже сообщили об этом моей фирме, мы любим друг друга. Я не хочу, чтобы мадам Дельпьер пришлось бедствовать, если со мной что-нибудь случится. Тогда деньги достанутся ей. Но покамест ей не обязательно об этом знать.
— Вы дьявол, а не человек!
— А вы — убийца. Меня только что уволили с работы, фрау Хельман. И я больше не намерен ни с кем считаться. Не забудьте, что в следующий понедельник я хочу получить ваше признание. Если его не будет; я плюну на деньги и передам мой материал прессе и Интерполу. Не знаю, сколько времени вы проживете за решеткой. Некоторые доживают до глубокой старости. Я сейчас уйду. А вы позовите господина Зееберга и все ему расскажите. Уверен, что он настоятельно порекомендует вам принять мое предложение. Переговорите с остальными. Все они будут того же мнения, что и Зееберг. Итак, я жду вашего звонка в отеле «Мажестик». Ясно, что я предам все гласности и в том случае, если вы попытаетесь проинформировать мадам Дельпьер о предстоящем трансфере. Это вам ясно?
Она промолчала.
— Я спросил, ясно ли вам это!
— Мне… ясно… — она перевела дух. — Я… ненавижу… вас…
— Да-да, понятно, — сказал я.
Внезапно она завопила как помешанная:
— Но не так, как моего братца! Нет, далеко не так! Никто не ненавидел другого человека так, как я его! Никто!
Она начала хватать ртом воздух.
Зееберг опрометью вбежал в комнату.
— Ради Бога, что тут произошло?
— Госпожа Хельман сейчас вам все объяснит, — небрежно бросил я. — Всего хорошего, фрау Хельман. Всего хорошего, господин Зееберг. — Я вышел из спальни. Безгласный слуга проводил меня вниз к порталу, перед которым уже стоял джип-катафалк. В этот день опять было очень жарко, но мне жара казалась даже приятной. Я сел в джип, другой слуга, сидевший за рулем, тронул, я откинулся на спинку сиденья, и на душе у меня было так хорошо, так благостно. Проезжая мимо, я бросил взгляд на старинную статую с головой Януса. На ней стояла большая пестрая птица.
43
Я сидел на низенькой скамеечке в кухне, а Анжела стояла у стола и вскрывала лангустов. Большими ножницами она разрезала их пополам по всей длине. Их панцири лопались с громким треском. Анжела осторожно отделяла белое мясо от твердых частей и клала в миску. Телевизор «Сони» был включен. Мы слушали дневные новости. Анжела готовила салат с лангустами, мелко нарезанными помидорами и майонезом.
Мы накрыли стол на террасе. В гостиной работал второй телевизор, так что конец новостей мы могли слушать здесь, поедая салат с тостами и запивая еду легким белым вином. Салат был очень вкусный, и я съел очень много, Анжела тоже.
