— Становишься, — возразил я, — если эти туалеты выбраны для тебя кем-то, кто тебя совсем не знает и делает все это лишь по доброте, лишь по своей доброте.
— Ну, знаете, — сказала она смущенно и покрутила деревянной палочкой в своем бокале, — это было на самом деле необходимо, Роберт. Эти костюмы, которые вы привезли с собой, просто ужасны. Чересчур широки. Пиджак болтается на вас, как на вешалке, брюки сзади висят мешком…
— Их шил очень хороший портной в Дюссельдорфе.
— Не может он считаться очень хорошим портным, он не мастер, а подмастерье! Вы сами видели, что готовые вещи сидят на вас, как влитые! А ваши туфли! Это не туфли, а чудища! Да, теперь вы кажетесь моложе, правильно. И походка у вас изменилась, тоже верно. Но не обижайтесь на меня, пожалуйста, — когда вы ко мне пришли, вы двигались как тяжело больной, как древний старец, а ваши брюки болтались на вас, как на скелете. У меня просто глаза не глядят на такое. Никого не могла бы вынести в таком виде. Не та у меня профессия. У вас такая привлекательная внешность…
— Куда там!
— Это правда! Конечно, привлекательная! Спросите любую женщину на этой террасе. Просто вы махнули на себя рукой, вам было все безразлично, и вы надевали на себя, что придется, стыдно было смотреть, вот я и хотела…
— Анжела! — прервал я ее.
— Да? — она прихлебывала шампанское и смотрела на меня поверх бокала, а в ее карих глазах опять плясали золотые точечки.
— Я вас люблю, — вдруг выпалил я.
— Вы меня… Послушайте, Роберт, вы с ума сошли!
— Да, сошел, — сказал я, и прозвучало это так, будто моими устами говорит другой Роберт Лукас, подлинный Роберт Лукас, молчавший двадцать или тридцать лет кряду. — Я сошел с ума, обезумел из-за вас, Анжела!
— Кончайте молоть чепуху, — спокойно сказала она. — Успокойтесь, придите в себя и давайте выпьем еще.
Я налил шампанское в бокалы, мы выпили, и я почувствовал, как над террасой разлилась чудесная вечерняя прохлада. Я сказал:
— Мне сорок восемь. Намного старше вас. На целых четырнадцать лет. Через два года мне стукнет полсотни. Анжела, я… я никогда в жизни не встречал никого похожего на вас, никогда. Поэтому — простите меня. Пожалуйста, не сердитесь.
— Почему это я должна сердиться?
— Потому что я вам это сказал. Но я на самом деле так чувствую.
— Вы думаете, что вы так чувствуете.
— Нет, я это знаю! Никогда еще я не был в чем-либо более твердо уверен. Я очень остро чувствую, что мог бы любить вас без памяти. И когда-нибудь вы тоже меня полюбите. — Последней фразы я сам так испугался, что начал поспешно глотать шампанское. — Сами видите, до чего я обезумел!
Анжела ничего не сказала. Она просто смотрела на меня, слегка улыбаясь. А в ее глазах я видел собственное лицо, уменьшенное во много раз.
— Ваши глаза, — сказал я. — Ваши чудесные глаза. Никогда не смогу их забыть. Никогда, пока живу и дышу.
— Это у вас! — заявила вдруг Анжела. — Это у вас совершенно восхитительные глаза. Они такие приветливые и ласковые, а главное — зеленые! Мне бы так хотелось, чтобы глаза у меня были зеленые. Ваши глаза.
— Если бы можно было поменяться, я бы с радостью отдал их вам. Но такой обмен был бы нечестным. Женщины иногда говорили мне что-то приятное о моей внешности, но ни одна не сказала ничего такого о моих глазах.
— Эти женщины были просто непроходимые дуры, — заявила Анжела. — Либо нарочно не сказали. У вас просто восхитительные глаза, Роберт.
— Это вы восхитительны, — возразил я.
— Не надо, — сказала она и наклонилась над бокалом с шампанским, как бы желая спрятаться, чтобы не видели ее лицо. — Не надо. Пожалуйста, помолчите, Роберт.
На террасе появился рассыльный и громко выкрикнул мое имя.
— Да! — Я вскочил.
— Телефон, мсье!
— Я сейчас же вернусь, — сказал я Анжеле. Сделав несколько шагов, я вернулся. Склонившись к ней, я прошептал: — Берегитесь, к вам тоже придет любовь.
26
— Это ты, Роберт?
— Да, Карин.
«Наконец-то», — подумал я. Голос жены звучал очень зло и раздраженно.
— Ты же собирался позвонить мне, когда прилетишь.
— Я забыл. Извини, пожалуйста. Мне очень жаль.
— Ничуть тебе не жаль, тебе вообще безразлично, беспокоюсь я о тебе или нет.
— Если уж ты так беспокоилась, почему раньше не позвонила?
— Вот еще. Бегать за тобой следом я тоже не собираюсь. Не думай, что я буду шпионить за тобой. Но я уже больше не могла ждать. Почему это ты вдруг в отеле? Я-то думала, ты там работаешь.
— А я и работаю, — отчеканил я. — В данное время у меня совещание на террасе отеля.
— Знаю я, что за совещание — с какой-нибудь шлюхой.
— Прошу тебя, не произноси этого слова. Оно гадкое.
— Значит, я попала в точку. Со шлюхой сидит он там на террасе. Со шлюхой, шлюхой и еще раз шлюхой.
— До свидания, — ледяным голосом бросил я в трубку. — До свидания, Карин.
— Развлекайся вдоволь на твоей дерьмовой работе. На том, что ты называешь работой. Таскайся себе по бабам. А у нас здесь все еще льет дождь. У вас там, на юге, думаю, светит солнышко. Но не хочу занимать твое время. Шлюха-то наверняка ждет.
Щелк! Она положила трубку.
Из кабинки я прошел в вестибюль и спросил у портье, не было ли для меня почты. Ничего не было. Вот и хорошо. Я пошел назад к двери-вертушке. Рядом с ней был еще один выход на террасу, в углу между ним и стеной дома и стоял наш столик. И я увидел профиль Анжелы — она глядела в сторону Круазет. Наверное минуты две я стоял и смотрел только на нее, а она этого не замечала, и я вновь почувствовал во всем теле ту странную боль, которая, собственно, и не была болью. Только казалась. Но внушала блаженство. Потом вернулся к нашему столику. Анжела подняла на меня взгляд.
— Плохие вести?
— Ничего подобного.
Она в раздумье разглядывала мое лицо.
— В самом деле ничего подобного!
Я опять налил наши бокалы до краев. Немного шампанского еще оставалось на дне бутылки. Я выплеснул его на мраморные плиты пола.
— Это…
— Это — для богов преисподней. Знаю-знаю, во Франции тоже есть этот обычай. Потому что и во Франции богам преисподней тоже хочется промочить горло.
— Верно, — подтвердил я. — И они благосклоннее относятся к тем, кто утолил их жажду.
— Но мы оба должны это сделать, — сказала Анжела. Мы выпили и выплеснули остатки шампанского на мраморный пол.
— Анжела, — начал я. — У меня к вам просьба. Ведь вы знаете всех людей, имена которых значатся в том списке.
