Тенедос грубо отпихнул меня в сторону.
— Уходите отсюда, слышите!
Я отлетел прямо в объятия одного из полицейских.
— Прошу вас, мсье, не надо устраивать здесь скандал, — сказал он мне тихо. — Этого пьяного необходимо как можно скорее выставить отсюда.
Тенедос и Торвелл уже подхватили Килвуда под мышки.
— Вперед, Джон, пошли!
— Вы пьяны!
— Ну и что? Я говорю правду! Все началось с этого алжирца из Ла Бокка…
Эти двое тянули и дергали Килвуда, так что он в конце концов потерял равновесие. Слезы ручьями текли по его лицу и капали на ковер.
Тенедос и Торвелл быстро потащили Килвуда через зал, мимо возмущенных игроков и окаменевших крупье.
Видят ли телекамеры эту картину, будет ли это заснято на пленку? — подумал я. И смогу ли я заполучить эту пленку?
Теперь полицейские, взявшись за руки, образовали вокруг Килвуда кольцо.
А крупье за столами уже оправились от испуга. Вновь зазвучали их призывы:
— Медам и месье, делайте ваши ставки!
А кучка людей с Килвудом в центре уже скрылась из зала. Коротышка-итальянец, строящий локомотивы и помешанный на картах, промчался мимо меня и что-то мне крикнул.
— Что он сказал? — спросила Анжела.
— Что ему теперь надо поставить на двадцать три.
— Почему?
— Потому что в зале пролились слезы. Когда текут слезы, надо ставить на двадцать три. — Теперь пришел мой черед задавать вопросы. И я спросил Анжелу:
— Что означает эта сцена? Что значат слова: «Мы все — убийцы?»
— Люди так странно устроены, — ответила она.
На некотором удалении от нас я заметил Трабо — он беседовал с полицейским.
— Может быть, Килвуда в самом деле гнетет какая-то большая вина. И это выражается таким вот уродливым способом. Мой мясник в Ля Калифорни — очень набожный человек. Знаете, что он делает? Замахиваясь топором над головой животного, которого он собирается забить, он поет псалмы! Один раз я видела эту картину. Он отрубил ягненку голову и при этом пел: «Благословен будь, агнец Божий…» Чего только не бывает на свете.
— А что такое Ла Бокка?
— Это квартал в Каннах. Возле Старой Гавани, Чуть западнее.
— Там живут алжирцы?
— Да, это квартал дешевых муниципальных домов. Там живут мелкие почтовые служащие, пенсионеры, алжирцы.
— Килвуд сказал, что все началось с этого алжирца из Ла Бокка.
Итальянец вдруг завопил не своим голосом и пустился в пляс, то есть совсем уже не владел собой. Он поставил на двадцать три, потому что так полагается, если пролились слезы. И на его столе выигрыш выпал на двадцать три.
14
Мы поехали домой.
Было два часа ночи. Анжела, как всегда, сидела за рулем.
К ее дому вела извилистая узкая улочка. Ее пересекали трамвайные рельсы. Шлагбаум был опущен. Анжела посигналила. После этого в крошечной сторожке рядом с проезжей частью поднялся заспанный человек и покрутил колесо. Шлагбаум поднялся.
— Эти шлагбаумы ночью всегда опущены. Приходится сигналить, — сказала Анжела. — Зато не случается никаких катастроф, даже если сторож заснет.
Когда мы поднялись выше по склону, я увидел виллы, утопающие в зарослях пальм и кипарисов, освещенные прожекторами. С неба на них лился еще и свет луны. Пакет с 235 000 франков я держал на коленях. Анжела поставила машину в гараж и заперла его. Здесь, наверху, воздух был прохладен, и я удивился, что вообще не чувствую усталости.
Мы вместе поднялись на лифте на пятый этаж. В кабине наши тела опять соприкоснулись. Мы неотрывно смотрели друг другу в глаза. Стоя перед дверью квартиры, Анжела долго искала ключи в сумочке. Когда она наконец открыла дверь, я не решился последовать за ней. Анжела взяла мою голову в ладони и поцеловала в щеку. Тогда я схватил ее, прижал к себе и впился поцелуем в ее губы. Я почувствовал каждую линию ее тела под платьем, и она, наверное, почувствовала охватившее меня возбуждение. Поначалу ее губы были плотно сжаты, потом они внезапно приоткрылись и стали мягкими и зовущими. Мой язык проскользнул между ее зубами. Она тихонько застонала. Потом вдруг резко оттолкнула меня.
— Не надо, Роберт, — сказала она. — Милый Роберт, не надо. Пожалуйста. Я не хочу, чтобы…
— Вы не хотите, чтобы это произошло слишком рано?
В ответ она только молча взглянула на меня.
— Ну, ладно, — сказал я. — Завтра утром у меня много дел. Я возьму такси до Порта-Канто. Встретимся на яхте у Трабо.
— А вы ее найдете?
— Как она называется?
— «Шалимар».
— Значит, найду.
— А плавки у вас есть?
— Нет.
— Я вам куплю. Купальные простыни, масло для загара и прочее я захвачу с собой. И панамку для вас тоже. Из-за солнца. На море оно палит нещадно.
— Не знаю, — замялся я, — захочется ли мне раздеться до плавок. Вы тут все такие загорелые. А я… Я совсем белокожий…
— И это вас смущает? Все мы когда-то были белокожими. Не делайте из себя посмешища.
— А что — я и вправду смешон?
— Отнюдь.
— Всякий, кто по уши влюблен, кажется смешным.
— Но не вы, — быстро возразила Анжела. — Не вы. Вы, наоборот, слишком даже серьезны. Несколько лет назад здесь в Каннах жил один композитор. Весьма известный во Франции музыкант. У него тоже постоянно бывали сомнения и опасения. Поэтому он постоянно повторял, что перед ним дилемма. Из-за любой ерунды у него возникала дилемма. Знаете, как его прозвали?
— Как же? — спросил я, вдыхая свежий аромат ее кожи.
— «Дилемма-Джо», — сказала она.
— А почему он уехал отсюда?
— Он встретил женщину, свою великую любовь. Она излечила его от этих вечных сомнений. И он уехал с ней куда-то далеко, в какую-то заморскую страну, не знаю точно, в какую. Говорят, он вполне счастлив.
— Спокойной ночи, Анжела, — сказал я.
Она еще раз нежно поцеловала меня в губы.
— Спокойной ночи, «Дилемма-Джо», — сказала она. — Я вызову вам такси. И не позволяйте себя обирать. До «Мажестик» шофер может взять с вас двенадцать франков, не больше. А если он станет выискивать сумму стоимости проезда по таблице, сразу же протестуйте.
— Понял, мадам, — вытянул я руки по швам.
— Итак, завтра на «Шалимаре», — сказала Анжела. И дверь за ней захлопнулась. Я спустился на лифте, помахивая пакетом с деньгами. «Дилемма-Джо»! Смешно. И даже очень. Да только я и в самом деле стоял перед дилеммой. К примеру, я был женат. И не совсем здоров. Правда, Анжела ничего этого не знает, надо отдать ей справедливость. И не должна узнать, стиснув зубы, подумал я. Нет, не должна и никогда не узнает. Никогда? Да разве это возможно? «Дилемма-Джо». Очень смешно, в самом деле.
