Когда объявили посадку на мой рейс, я вышел к автобусу уже довольно пьяный и как дурак поглядел вверх на балкон для провожающих, где Анжелы, разумеется, не было. Я только споткнулся и чуть не упал, входя в автобус. Все посмотрели в мою сторону и, видимо, поняли, что я пьян. Они и потом, уже в самолете, все поглядывали на меня, хотя я тихо сидел в своем кресле, больше ничего не пил и только думал о том, что теперь надо расстаться с Карин. А они все равно на меня оборачивались. Может, у меня лицо было в грязи.
Потом я приехал домой на такси и позвонил Густаву. Он все еще был на месте и сказал, чтобы я приехал в контору завтра утром к девяти. Потом мы с Карин ели бутерброды с сыром, запивая их пивом, и тут я ей объявил, что люблю другую женщину, а с ней хочу расстаться, она отвечала мне так, как я уже описал выше. В Дюссельдорфе сильно потеплело, ночь была душная, и мы распахнули окна.
Карин вынула из кармана халатика носовой платок, вытерла слезы, высморкалась и спросила спокойно и деловито:
— И как ты себе представляешь финансовую сторону дела?
В этот момент что-то во мне оборвалось. Видите ли, я приехал домой, полный чувства вины и сам начал этот разговор. Я сознавал, что совершаю подлость, бросая жену только ради того, чтобы соединить свою жизнь с другой женщиной. Я говорил себе, что на такое способен только подлец. Но что я вынужден так поступить, что у меня нет выбора. Я слишком любил Анжелу, чтобы выдержать хотя бы одну ночь под одним кровом с Карин. И тем не менее: я боялся этого разговора. Боялся истерических вспышек, любовного лепета, просьб, жалоб, клятв. Сдается мне, что у мужчин господствует превратное представление о женщинах, с которыми они состоят в несчастливом браке. Они считают, что их жены, если их бросают ради другой женщины, наложат на себя руки или будут убиты горем, а то и впадут в нищету. Потому что несмотря на все еще любят своих мужей. Сдается, это далеко не так.
— И как ты себе представляешь финансовую сторону дела? — спокойно и деловито спросила моя жена Карин.
Туг чувство вины у меня вмиг испарилось.
— Разумеется, я оставлю тебе квартиру, — сказал я. — А я перееду.
— Куда?
— Куда-нибудь. В какой-нибудь отель. Еще не знаю. — На самом деле я уже знал, но теперь моя тактика изменилась. — У меня с собой есть три тысячи марок, могу тебе их сразу вручить — ну, две восемьсот. Я буду оплачивать квартиру, страховку и так далее, а ты получишь сумму, достаточную для того, чтобы жить безбедно, пока мы не получим судебного решения.
— При чем здесь судебное решение?
— Но ведь дело о разводе решается в суде.
— А кто сказал, что я согласна на развод? Я ни слова не сказала об этом. Это ты добиваешься развода. А я пока ничего не говорю. Абсолютно ничего. Теперь мне нужно будет встретиться с моим адвокатом. А до того я ничего не скажу. Значит, сколько ты собираешься мне давать?
Я назвал довольно большую сумму по моим обстоятельствам.
— Но это же гроши! За глаза не хватит. Ишь какой ловкий. Швырнешь мне жалкие крохи, а сам со своей каннской шлюхой будешь за два дня транжирить столько, сколько дашь мне на месяц.
— Но у меня есть только мое жалованье — сказал я. — Состояния у меня нет.
— У тебя есть счет в банке.
— Ты знаешь, сколько там значится.
— Но счет на твое имя. Я имею лишь доверенность. Что ты сделаешь, если я сниму со счета все, что там есть?
— Ты этого не сделаешь, чтобы не выставить себя в дурном свете, — сказал я и тут же решил завтра утром первым делом закрыть доступ Карин к счету.
— Кроме того — швейцарские акции, половина их тоже принадлежит мне, — сказала Карин. — Я могла бы полететь в Цюрих и их продать.
— Можешь их продать, — согласился я. Странным образом, я с легкостью поставил крест на этих акциях. Завтра мне еще нужно будет увидеться с моим адвокатом. Он был моим адвокатом и другом в течение уже двадцати лет. Мне нужно с ним посоветоваться.
— Больше я сейчас вообще ничего не скажу, — заявила Карин. — Тебе не удастся поймать меня в ловушку. Я должна поговорить с адвокатом. Он скажет, как мне себя вести. А ты что думал? Что я тут же на все соглашусь — и конец, и ты можешь жениться на своей каннской шлюхе? Или на какой-то другой? Ни слова из меня не выудишь. Теперь мне придется самой защищать свои интересы. И я хочу себя обезопасить, раз уж мне не остается ничего другого. Деньги, которые у нас есть, это наши деньги, а не твои.
— Это верно, — согласился я, — у нас с тобой имущественная общность. Но и твои деньги не только твои. Они наши.
Теперь, когда речь шла только о деньгах, мы оба говорили тихо, спокойно и деловито и не глядели друг другу в лицо.
— Итак, что ты собираешься сейчас делать, подлая твоя душа? — спросила Карин.
— Хочу отсюда убраться. Сейчас же.
— Просто смешно. А твои вещи?
— Самое необходимое возьму сразу.
— Каким образом?
— Погружу в машину.
— В нашу машину! — взвизгнула Карин.
Я встал.
— Куда ты?
— Пойду укладывать вещи. Уже поздно.
Тут она опять принялась плакать. Пробежала мимо меня в свою спальню и громко хлопнула дверью. Я слышал, как она там зарыдала. Весь час, что я собирал вещи, прошел под этот аккомпанемент.
31
Сняв пиджак и ослабив узел галстука, я направился в гардеробную и первым делом достал три больших чемодана с верхних полок встроенных шкафов. В самолете я составил список вещей, которые мне нужно взять с собой сразу. Вот этот список:
Слоники
сицилийская лошадка
пишущая машинка
костюмы
белье
галстуки
запонки
записная книжка с номерами телефонов
чековая книжка
документы на машину
документы
франки
туфли
страховые полисы
портативный будильник
портативный приемник
фотоаппарат
дождевик
Смешной получился список, но именно с его помощью я и приступил к сборам. Сначала я набил чемоданы доверху рубашками, нижним бельем, носками, туфлями и галстуками. Набралась огромная куча вещей. Во время передышек я слышал рыдания Карин. Теперь она рыдала уже громче.
Я пошел в кладовку и нашел большую картонную коробку, набитую стружками. Перетащив ее в гостиную, я осторожно упаковал всех моих слоников. Причем каждого в отдельности еще и завернул в газету. Туда же положил сицилийскую лошадку. Потом наступила очередь транзисторного приемничка, который всегда стоял у моего изголовья и который я очень любил, хотя у нас и был дорогой музыкальный комбайн. Последним в коробку попал фотоаппарат «минокс». В дорожную сумку я уложил свои личные документы, лежавшие в ящике письменного стола, записную книжку с номерами телефонов, документы на машину, запонки, булавки для галстуков и три пары наручных часов. Особенно смешно было брать с собой все мои часы. Наручные часы, в том числе и те, что были на мне, подарила мне Карин.
