— В чем дело? — не выдержал я. — Я что-нибудь напутал?
— Нет, — возразил он. — Заполнено все правильно. Вы уехали из дому, господин Лукас. И перебрались в отель, так? То есть оставили свою жену?
— Какое вам до этого дело? — грубо оборвал я его.
— Никакого, — тихим голосом ответил он. — Я не хотел вас задеть. Наоборот, я радуюсь за каждого, кто вырывается из этой дерьмовой ямы, именуемой браком. Мой ад длится уже четырнадцать лет. В результате я нажил язву желудка. И вынужден принимать четырнадцать таблеток в день. Четырнадцать! И должен избегать малейшего волнения, потому что в противном случае приступы еще участятся. — Он засмеялся. — Избегать малейшего волнения — хорошо сказано, а?
— Я вам очень сочувствую, — сказал я и подумал, что у меня дело по крайней мере не дошло до язвы желудка и четырнадцати таблеток в день, зато имею Claudicatio intermittens. А может быть, и Angina pectoris. Обернувшись в дверях, я увидел, что служащий, сидевший за письменным столом, вновь взял в руки книгу, которую читал до моего прихода. Видимо, милосердное начальство из жалости дало ему это спокойное место. Я успел прочесть название книги: «Все великолепие мира».
34
— Роберт, — сказал Густав Бранденбург, — не могу не обнять тебя!
Широкоплечий человек среднего роста с голым, как коленка, квадратным черепом стоял посреди своего бюро, когда я вошел. Его секретарша доложила о моем приходе, и он заранее выбрался из-за письменного стола. И вот он принял меня в свои объятия, похлопал меня по спине и обдал запахами сигарного дыма и пропотевшей рубашки. Я почувствовал легкие позывы к тошноте и попытался было высвободиться из его объятий. Но он крепко держал меня и смотрел мне в лицо, задрав голову, так как был значительно меньше ростом. В углах губ у него прилипло несколько кукурузных хлопьев, а хитрые свиные глазки выражали крайнюю степень умиления. Они даже слегка увлажнились, в ужасе отметил я.
— Ну, ты и молодчина, Роберт! Ты это сделал! Наконец-то ты перестал только болтать языком, а перешел к действиям! Да знаешь ли ты, как я рад за тебя, Роберт? Ты же для меня вместо сына. — Меня опять похлопали по спине, и я вновь вдохнул запахи сигар и пота. Я не выдержал и вырвался из его объятий.
Мы направились к его неряшливому столу, заваленному бумагами, как всегда, пересыпанными кукурузными хлопьями и сигарным пеплом. Я быстренько уселся в кресло перед столом. Он в нерешительности переминался с ноги на ногу, и я уже начал опасаться, что он станет гладить меня по головке или присядет на ручку кресла. Поэтому я закинул ногу на ногу, а руки положил на подлокотники. Он устремил на меня прочувствованный взгляд, но потом все же двинулся к своему креслу и тяжело плюхнулся на сиденье.
— Черт тебя побери совсем, — произнес он. — Роберт, у меня сегодня радостный день. Я ждал его десять лет кряду.
— Откуда ты уже все знаешь? — спросил я.
Он вытащил новую сигару, откусил у нее кончик, выплюнул его куда попало и ответил невнятно, раскуривая сигару и выдыхая клубы табачного дыма:
— Позвонила. Карин. Уже в восемь утра. Все рассказала.
— Все?
— Все. В своей изысканной манере, ты же ее знаешь. С ног до головы врожденное благородство. Истинная аристократка! У тебя, мол, в Каннах завелась другая женщина, и ты безжалостно бросил свою аристократку. Такого человека «Глобаль» не сможет числить среди своих сотрудников. Я обязан тебя уволить. Эта баба совсем спятила! Да ведь если мы тебя уволим, откуда возьмутся у нее средства на безбедную жизнь? Уверяю тебя, эта Карин на все способна. Даже брызнуть кислотой в лицо той женщины. Ну, я ее отшил по всей форме.
— Правда?
— Послушай! Я заявил ей, что ни в коем случае не могу и не стану вмешиваться в твою семейную жизнь.
— А что она?
— А она сказала, что тогда она обратится к дирекции, к самым главным руководителям.
— Прелестно, — выдавил я. — Прелестно.
— Куда как прелестно, дерьмо собачье, — сказал Густав. — Эти главные позвонят опять же мне, если она и впрямь к ним обратится. А я, я встану за тебя горой! Ты для меня незаменим. Да и вообще фирма никогда не увольняет таких ценных сотрудников, как ты, из-за каких-то бабских дел.
— В самом деле — не увольняет?
— Никогда! — отрезал Густав. — И пусть Карин шурует пока не почернеет. Ничего не выйдет. — Он разглядывал меня с похотливым любопытством. — Итак, ты нашел в Каннах великую любовь, так?
— Да.
— Рад за тебя. Я так рад за тебя, Роберт.
— Спасибо.
Он нажал на кнопку переговорного устройства и зарычал на секретаршу:
— Ну, тащите же бутылку!
— Какую еще бутылку? — удивился я.
— Да шампанского же! Должны же мы отпраздновать такое дело, дружище! Твоей старухе, скажу тебе откровенно, я вмазал по первое число. И просто-напросто запретил ей еще раз приставать ко мне по ее личным вопросам. Заявил, что я — твой друг и не желаю слушать о тебе плохое. Правильно сделал? — Я кивнул. — Не стану тебе пересказывать, чего она только на тебя не наговорила! Просто сплошная грязь, мой мальчик, одна грязь! — Наверное, Карин и впрямь постаралась, подумал я, раз сам Густав счел это грязью. — Ладно бы, если бы она просто бушевала. А то нет. Одни обвинения в твой адрес и жалость к себе. Да, и еще угрозы повредить твоей карьере. Подлейшие, бессовестные угрозы. Ну, и конечно все время упоминала ту, другую, которая в Каннах. Она с ней не знакома, верно?
— Верно.
— Говоря о ней, она немного перебирала через край. Называла ее не иначе как проституткой. Каннской проституткой.
Секретарша Бранденбурга, старая дева в годах, вошла с бутылкой шампанского и двумя бокалами на подносе.
— Спасибо, — буркнул Густав. Он неумело откупорил бутылку, и шампанское брызнуло на стену. — А, черт! — выругался Густав. — Еще не остыло как надо. Ну, да ладно, сойдет. — Он наполнил бокалы, протянул один из них мне и приподнял свой со словами: «За твое счастье, Роберт, мальчик мой!»
Мы выпили. Шампанское и впрямь было слишком теплое. Да и наверняка из дешевых. Густав тотчас опять наполнил бокалы.
— Что собираешься теперь делать?
— Надо поговорить с моим адвокатом.
— Ты хочешь с ней развестись, сказала Карин.
— Верно.
— И жениться на другой?
— Вероятно.
— Конечно! А не «вероятно»! Мне-то можешь довериться, дружище! Ведь я так рад, что ты наконец-то вновь влюбился. Совсем по-другому выглядишь, чем все эти последние годы. Ну, будь здоров!
— Будь здоров! — Я выпил теплое шампанское, хотя оно было довольно противное на вкус. Не хотелось сердить Густава. Мне теперь никого не хотелось сердить.
— А как ее зовут?
