Голова гудела, яркий свет раздражал, подташнивало. Телевизор доктора смотреть не рекомендовали, равно как и напрягать глаза чтением. Тарханин безуспешно пытался бороться с негативными мыслями, но после визита Астры он дал им волю.
Кто-то хочет его убить, это ясно. Убийца подобрал способ, который мог сойти за несчастный случай. Неужели это Уля? Ей-то зачем убивать старого школьного друга? А вдруг она…
«Нет, – оборвал он себя. – Уля же стояла за дверью, говорила со мной…»
– А ее дружок тем временем подрезал тормозные шланги у моей машины, – вслух произнес он.
По палате пронесся сквозняк, и на пороге появилась молодая женщина.
– Вам пора ужинать, – бодрым голосом сказала медсестра. – Я принесла оладьи с вареньем, как вы заказывали.
Тарханин ощутил комок в горле. Ни слова о еде!
– Не хочу…
– Попробуйте, они очень вкусные!
– Вы не поняли?
Он с трудом выпроводил ее вместе с оладьями и облегченно вздохнул. Полное отсутствие аппетита его не огорчало. Закрыв глаза, он позволил прийти воспоминаниям. Перед внутренним взором появился уютный провинциальный Суздаль, тихие улочки с деревянными домами – резные наличники, рябины у ворот, последние осенние цветы. И повсюду над облетевшими садами упираются в небо колокольни, монастырские башни, церковные главки: золотые, синие, зеленые…
Суздальский дядюшка жил отшельником, московскую родню не жаловал… И вдруг пригласил в гости племянника с женой. Игорь не хотел ехать, но мать настояла.
«Проведай дядю Василия, сынок, один он остался, как перст. Семьей не обзавелся, все грозился в монастырь уйти, да не сподобился. Теперь уж поздно. Тоска, видать, его одолела. Поезжай, и Люси с собой возьми. Папа был бы тебе благодарен!»
Игорь с детства знал, что в Суздале живет старший брат отца, Василий Федотыч – пару раз они навещали его, привозили гостинцы из Москвы, приглашали к себе с ответным визитом. Тот обещал приехать, но так и не выбрался, времени не нашел. Последний раз они виделись на похоронах отца. Дядя Василий непритворно горевал, жалел, что мало общался с братом.
«Смолоду я по стройкам мотался, – каялся он перед вдовой. – А с годами врос в землю, как старый пень. Вы уж не держите на меня зла! Такой я уродился, таким и помру. Видишь, даже жениться не сумел, векую бобылем. Может, мне и правда стоило в монахи податься…»
Уехал дядька сразу после поминок, ни на день не остался. Вдова его не укоряла, отпустила с миром. Каждый живет, как может, и умирает, когда приходит пора. Она оплакивала мужа, ей было не до Василия с его угрюмым характером. А потом встретила отчима, и у нее случилась вторая молодость.
Игорь испытывал к отчиму благодарность за то, что тот заполнил пустоту в ее сердце. Сам он был уже достаточно взрослым, чтобы не ревновать маму и не чинить препятствий новому браку. Живому человеку свойственно заботиться о жизни…
В какой-то степени замужество матери повлияло на его решение жениться на Люси. Он думал, что сумеет утешиться любовью другой женщины… Наивный! Оказывается, он не знал себя.
Неожиданное приглашение дяди провести недельку-другую в Суздале удивило Тарханиных.
– Наверное, приболел Василий, – гадала мама. – Затосковал. Захотел с родней повидаться. Кроме нас, у него никого нет!
Игорь не горел желанием ехать, тем более с Люси. Жить в доме без удобств, топить печку, вести нудные разговоры с чужим, по сути, человеком – ради чего? Памяти папы? Но они с братом не были близки.
– Мы испортим себе отпуск! – капризничала Люси. – Я хочу на море! Да и тебе нужно нормально отдохнуть. В этом Суздале умрешь со скуки!
В данном случае Тарханин был с ней согласен, однако с морем вышла накладка. В конце октября бархатный сезон в Крыму уже закончился, а Египет или Тунис, куда его тянула Люси, оказались не по карману. Тарханин отдавал долги за новую квартиру, и денег было в обрез.
– Едем в Суздаль! – заявил он, с мстительной радостью глядя на огорченное лицо жены. – Проведаем дядю. Это наша родственная обязанность, милая!
Люси раздражала его своей жаждой развлечений и необузданной страстью к покупкам. Казалось, она вышла за него только затем, чтобы ни в чем себе не отказывать.
– Остановимся в гостинице? – чуть не плача, спросила она. – Не будем же мы мыться в тазике и ходить в холодный туалет!
Тарханин не стал возражать – он сам любил комфорт. Заглянув в Интернет, он убедился, что в Суздале имеются приличные номера, и сделал заказ.
– Не ной! – пришлось прикрикнуть на Люси. – Иначе поселю тебя в черной избе и заставлю варить щи!
Жена испугалась и притихла. Они отправились в путь на своей машине. Люси спала на заднем сиденье и открыла глаза уже на Березовой улице, во дворе дядькиного дома. После дождя колеса увязали в грязи; забрызганный автомобиль едва не забуксовал. Люси с ужасом взирала на привязанную у забора козу и стайку кур, которые рылись на убранных грядках. Дядя Василий встречал их в замызганном ватнике и резиновых сапогах. Его щеки нездорового желтоватого цвета были небриты.
– Давай сначала в гостиницу, милый! – захныкала Люси. – Примем душ, поужинаем…
– Первый день проведем здесь, – жестко сказал Тарханин. – Переночуем, а завтра в гостиницу.
Лучше бы он послушался Люси…
Глава 14
Суздаль, XIX век. Спасо-Евфимиев мужской монастырь
Минуло несколько холодных пасмурных дней. Макарий корпел над счетами, когда в келью кто-то поскребся.
– Это я, Феодосий! – донеслось из коридора.
– Входи, брат…
Молодой инок осунулся, побледнел. Ряса висела на нем мешком, глаза ввалились. Каждую ночь он записывал свои лихорадочные видения. Беседы с Авелем оказались не сном – безумной явью. Вернувшись из монастырской церкви с той памятной всенощной, Макарию вздумалось проверить тайник в стене – так, на всякий случай. Он сунулся в пыльное отверстие и обомлел. Там лежала свернутая в трубочку бумага, испещренная торопливыми строчками…
– Моя рука… – задохнулся от ужаса монашек. – Пресвятая Богородица, сжалься! Пощади…
Но пощады ему не было. Едва в углу кельи брезжило неровное сияние, сродни лунным лучам, как из него возникала фигура старца в саване, от присутствия которой инока бросало в дрожь. Он запутался, где Авель, а где он сам, его воспаленное воображение, рисующее одинаково яркие картины прошлого и будущего. Пальцы Макария бессознательно тянулись к перу и бумаге, сами собой бежали строчка за строчкой…
Утром он приходил в себя в холодном поту, задувал лучину и твердил слова молитвы. Брат Вассиан, выдавая ему чернила и бумагу, заметил, что молодой инок слишком много жжет свечей.
– Много бдишь, Макарий, – посетовал тот. – Телом высох, душой изможден. Излишне прилежен в послушании. А то еси гордыня!
