Обрадовался рыбак и взял подарок жены, поднес к губам, поцеловал его и тут же почувствовал, как родная земля потянула его к берегу.
– Сделай милость, мудрая птица. Вернись на берег и скажи моей любимой, что я возвращаюсь.
Поднялась могучая птица, расправила крылья и понеслась с новым посланием.
Поставил рыбак парус и начал править к родной земле.
Альбатрос быстро достиг берега, где ожидала возвращения мужа любящая рыбачка.
– Он возвращается, – прокричала птица с высоты. – Судя по ветру, будет после захода солнца.
Опечалилась прекрасная рыбачка:
– Как же в темноте ему найти родной берег, как не разбиться о коварные скалы, как не сесть на мель? Сделай милость, могучий альбатрос, догони Отца Солнце, схвати его за золотые волосы, подержи немного, чтоб он не отправился на ту сторону земли, пока мой муж не вернется на родной берег.
Взмахнул крыльями могучий альбатрос и помчался вслед за солнцем. Но светило уже едва виднелось над горизонтом. Летел быстрее ветра альбатрос, но не успел. Отец Солнце уже скрылся за краем земли. Альбатрос только успел ухватиться за последний волосок, видневшийся над морем. Он потянул на себя и вырвал волосок из головы Отца Солнца. Наступила темнота, только в клюве альбатроса золотом сиял вырванный волос. Делать нечего, полетел альбатрос к рыбачке. Она ждала его в нетерпении. Рассказал ей альбатрос:
– Я летел через все небо за Отцом Солнцем, мчался быстрее ветра, но не успел его остановить. Он уже скрылся. Я схватился за единственный оставшийся волосок, потянул и случайно вырвал его из головы Отца Солнца. Прости меня, прекрасная рыбачка, но мне не удалось выполнить твою просьбу.
– Покажи мне этот волос, – попросила рыбачка.
Вынул альбатрос золотой волос из клюва, и все побережье озарилось солнечным светом. Просияв от счастья, воскликнула женщина:
– Ой, спасибо, могучий альбатрос. Как же ты выручил нас! Тебе не удалось остановить Отца Солнце, но ты принес свет в темную ночь.
Взяла она золотой волос, положила в хрустальный кувшин:
– Могучая птица, не выполнишь ли еще одну просьбу? Отнеси этот кувшин на ту высокую скалу и поставь на самую вершину. Свет золотого волоса осветит море и покажет моему любимому, в какую сторону править, поможет избежать коварных скал и не сесть на мель.
Взлетел альбатрос на скалу, поставил кувшин на самую вершину, и осветилось море на много миль. Увидел этот свет рыбак, обогнул отмели, коварные скалы и без приключений добрался до дому. Так и повелось с тех пор. Люди стали ставить маяки и зажигать их, наполняя сердца моряков надеждой на возвращение. А у солнца отныне на макушке маленькая проплешина. Иногда, когда оно садится в море, эта проплешина видна, и вместо прощального золотого луча мореходы видят зеленый. И с этих пор моряки, уходя в море, всегда берут с собой горсть родной земли, чтоб вернуться».
– Солнце – это звезда, говорил нам в школе учитель, а Земля круглая и вращается вокруг него, – как бы между прочим сказал.
Снизу доносились звуки проснувшегося поселка, шум волн, ломающих свои стройные ряды о подножие маяка. Ветер, словно выждав момент, когда путники покажутся из-за скалы, набросился, сбивая их с ног, и с двойным усердием стал кусать за щеки. Пригнувшись под порывами ветра, они добрались до двери и, не постучав, нырнули в нее, спасаясь от шквала. В комнате царило запустение. Солнечные лучи, заглядывая в окно, тихо покачивали оседавшую на них пыль. Было холодно и пустынно.
– Эрни! – позвала Августа. – Эрнест, ты здесь?
– Да тут я! Кого это нелегкая принесла? – донесся ворчливый голос старого Эрни. Он, покачиваясь, вышел из кухни. Мартин даже сразу и не узнал его. Обычно Эрни встречал гостей с улыбкой, предлагал чай или горячий шоколад и на каждое слово отвечал невероятно интересной и забавной историей. Сейчас же Эрни больше походил на тень самого себя. Лицо осунулось, глаза впали, одежда помята и заляпана чем-то бурым, борода торчит в разные стороны. А главное – не было той смешинки, которая обычно пряталась у него на лице. Эрни дрожащей рукой заслонил глаза от солнечных лучей и посмотрел на вошедших:
– Это ты, Августа. А я-то подумал, кого это в такую рань принесло.
– Во-первых, здравствуй, Эрни! – строго проговорила Августа. – А во-вторых, скажи, пожалуйста, что это мы сегодня такие ершистые, неприбранные и злые?
– А надоело всем улыбаться. Всем что-то от меня надо. А мне, может, надоело все. Пятьдесят лет одно и то же. Что, я не человек, что ли? Могу я хоть раз сделать так, как мне хочется, а не как вам всем надо?
– Что случилось, Эрни? – с тревогой спросила бабуля. – На тебе лица нет.
– С чего ты взяла, что у меня что-то случилось?
– Да посмотрела на тебя и поняла все. И ночь сегодня была нехорошая. Плохое предчувствие. Холодом как-то потянуло. Вот и решили с Мартином тебя с утреца проведать.
– Спасибо за заботу. Наше вам с клешней, держите в обе руки! – пробурчал Эрни. – И Мартин здесь? Как дела, малыш?
– Спасибо, хорошо, – ответил Мартин.
– Что в дверях топчетесь, заходите, коль пришли, – проворчал Эрни, – пошли на кухню, сообразим что-нибудь горяченькое.
– Я бы не отказалась от рюмочки бренди, если, конечно, найдется хоть что-то в этом доме, – снимая шаль, проговорила Августа.
– Найдется, если поискать.
Они вошли на кухню. Там царил страшный кавардак. Горы грязной посуды соревновались в высоте, скатерть была покрыта разноцветными пятнами, вся в подпалинах, закапанная воском. Огонь в камине давно погас, и ощутимо тянуло холодом из дымохода. Августа села на одиноко стоявший у окна стул. Огляделась:
– Что-то совсем не узнаю я тебя, Эрни! Ну как там с бренди? Нашел?
– Да, – нагнувшись к буфету, бросил через плечо Эрни. Когда он разогнулся, в его узловатых руках покачивалась пузатая бутылка зеленого стекла. Таким же неуверенным шагом он дошел до шкафа, вытащил пару стаканов, оценивающе посмотрел сквозь них и, удостоверившись в чистоте, поставил на стол, плеснув в них по приличной порции темного напитка из бутылки.
– Твое здоровье, Августа, – произнес он и залпом осушил стакан.
– И твое, Эрни, – ответила она, немного пригубив. – Теперь рассказывай, что такого стряслось, если ты сам на себя непохож.
– Не люблю я жаловаться. Видимо, не с той ноги встал. Как проснулся ночью, выглянул в окно, и так эта серость надоела!
Маяк этот проклятущий. Сижу тут, как краб в панцире, как килька в банке, только в окошко поглядываю да лампы и зеркала чищу, чтоб маяк ярче горел. А кому это надо? Мне? Да ничего мне не надо. Рыбаки вон неделями в море не выходят, шторма пережидают. И какого ляда мне напрягаться?
– А с чего это ты посреди ночи проснулся? – со всей серьезностью спросила Августа.
– Да сам не знаю. Защемило что-то в груди, как доской по голове огрело, и главное – мысль паршивая в голове свербит: а зачем все это надо? Так и просидел почти всю ночь, обдумывал. Поднялся на маяк, смотрю – тускло горит. Вроде горит, а мглу не рассеивает. Я его чистил, чистил, лампы мыл, зеркала протирал, ничего не помогло. Под утро замерз, плюнул на это дело, спустился на кухню, откупорил бутылку. А тут и вы нарисовались.
