— Какая я? — Ворона вытаращила глаза, — Моя внешность?! Она у меня очень замечательная. Просто серая! Я немного светлее вас, туча, и немного темнее вас, дождь. Я просто средне-серая в перьях. — Ворона устроилась на кончике самой длинной ветки, чтобы быть виднее.
— Я смотрю и вижу, — туча будто бы прищурилась… — жёлтые берёзы, рыжие молодые шишки, красную рябину, — медленно перечисляла туча. Нарочно, нет ли…
— Ой, при чём здесь всё это разноцветное?! Я просто серенькая, обыкновенно серенькая. Ну? Видно?
— Поливая орешник, — прошелестел дождь, — я обратил внимание на блестящие, красивые орехи.
— Ну, знаете! Ну!.. — совсем рассердилась ворона, — Оба вы, туча и дождь, какие-то странные! Золотые орехи всякие, рябины, берёзы красные и жёлтые видите! А меня, родственную, можно сказать, родную вам по цвету, серую ворону, разглядеть не можете! Как же так?!
— Очень просто, — И туча вот как всё объяснила: — Я, туча, тёмно-серая, дождь мой — светло-серый…
— Ну-ну! — не терпелось вороне.
— …Вот, — спокойно продолжала тёмно-серая туча, — а вы, ворона, как вы сами сказали, обыкновенная, просто средне-серая. В этом всё и дело.
— Какое дело? Какое такое дело? Я… Я… Я… — Ворона просто из себя вышла: — Я как раз нужного, вашего цвета!
— Не нашего, простите, — прошептал вежливый дождь.
— Ага, — каркнула ворона, — я не вашего, а все эти разноцветные… — Она завертела головой, указывая на орехи, ягоды, листья… — Они, можно подумать, именно вашего.
— Нет, нет… — Туча поставила всё на свои места. — У ягод, орехов, листьев пёстрых — свой, именно свой цвет: жёлтый, красный, золотистый…
— Это правильно, — кивнула ворона.
— У меня, — продолжала туча, — тоже свой цвет: тёмно-серый.
Ворона внимательно слушала.
— И у моего дождя свой цвет: светло-серый. Вот и получается, что у всех — посмотрите вокруг — свой цвет. Потому и видно всех.
— Интересно получается, — пробурчала ворона, — интересненько. Вы — цветные. А я что — бесцветная?
— Вы, уважаемая ворона, вообще бесцветно-незаметная. Это мы, я и дождь, как бы спрятали ваш цвет. Не нарочно. Вы средне-серая, так? Вот и потерялся ваш цвет средний где-то посреди моего тёмно-серого…
— …И моего светло-серого, — подхватил дождь.
Растерялась ворона, замолчала, вздохнула даже. Взъерошилась. Поразмышляла и спросила, представь себе, почти робко:
— Так что же, я такой и останусь? Ну, посредине… что ли?
— Нет, — успокоила туча, — совсем нет. Нам с дождём придёт пора уходить. Выглянет солнце.
— Солнце?! — Ворона захлопала глазами.
— Да, да, — продолжала туча. — Солнышко золотыми своими лучами высушит и пригладит ваши перышки, позолотит чуть-чуть. Разве плохо: серо-золотистая ворона на жёлтой берёзе? Замечательно. Просто вам солнца недостаёт. А мы, я и дождь, вам мешаем.
— Солнышка вам нужно дождаться, — зашумел дождь, — и вы, ворона, станете видной и даже хорошенькой.
Ворона растерянно моргала, жмурила то один, то другой глаз.
— Ну что ж, нам пора, — сказала туча. И небо стало не тёмно-серым, а ярко-голубым.
— Всего хорошего, — попрощался дождь. Исчезла светло-серая пелена с осеннего леса — яркого, пёстрого, разноцветного.
Выглянуло золотое солнце.
— А… Э… Ну… Это… — Ворона не знала, как заговорить с солнышком.
Но солнце, конечно, было умнее и добрее вороны, а потому сказало:
— Не беспокойтесь, пожалуйста. Я кое-что слышало и тоже думаю, что золотисто-серая ворона будет прекрасно выглядеть на жёлтой берёзе. Подставляйте пёрышки.
Сказка про щенка и старую тапочку
Каждый нормальный щенок точно знает, что самая замечательная вещь в мире — старая тапочка его хозяина. Потому что с ней можно играть. Можно её трепать, подбрасывать, можно рычать на неё, делать вид, что пугаешь. А тапочка будет тихонько отползать и делать вид, что боится. Правда! Щенок не сразу понял, какая прекрасная вещь старая тапочка. Вот как было дело.
Щенок что-то скучал, что-то грустно ему было. Он поскулил, поскулил немножко и решил, что нужно хорошенько поиграть, иначе совсем грустно станет. Покрутился юлой, поймал свой хвост — только веселей не стало.
Щенок выскочил во двор, помчался к большой собаке, которая в будке.
— Собака, а собака! Давай поиграем. Одному неинтересно.
Собака высунулась из будки, устало зевнула и сказала не совсем честно:
— Нет. Не могу. Сторожить надо.
— Что сторожить?
— Ну, вообще…
— Так ведь не ночь сейчас.
— Не ночь, — согласилась большая собака, — но сторожить всё равно надо. Поиграй с кошкой.
И спряталась в будку.
— С кошкой… — грустно сказал щенок, — Попробую. — Пошёл искать кошку. Вот она, кошка. Лежит на солнышке, глаза прищурила — хорошо ей, совсем не до щенка. А он отыскал её.
— Кошка, кошка! Поиграй со мной, пожалуйста!
— Ну что ты, — кошка рассерженно прижала ушки, — что ты? Такое солнышко тёплое, — она совсем закрыла глаза, — нужно спокойно дремать, мечтать, а ты говоришь — поиграем.
— Да я не дремать-мечтать, я играть хочу! — настаивал щенок.
— Отстань, пожалуйста, — Кошка свернулась в клубок, укрыла нос кончиком хвоста, — У тебя есть хозяин. Пусть он с тобой играет.
— Хозяин, — вздохнул щенок. Он знал, что хозяин наверняка сидит в кресле, поджав ноги, сбросив тапочки, читает что-то, от чего нельзя оторваться.
Так оно и было. Щенок сел возле кресла и молча уставился на хозяина. Хозяин оторвался от книги, взглянул на щенка.
— А, бандит, явился, — ласково сказал он, — Ну, посиди со мной.
И снова уткнулся в книгу.
Щенок понял, что хоть он и явился, играть с ним хозяин не собирается. Ничего не поделаешь. Щенок немного покрутился и улёгся рядом. Положил мордочку на лапы, хотел заскулить, но услышал мягкий тёплый шёпот:
— Щенок, а хочешь, я с тобой поиграю?
Щенок даже не сразу понял, что это голос одной из хозяйских тапочек.
— Это кто говорит? Это ты, тапочка? — нерешительно спросил щенок.
— Ну конечно я.
Тапочка была старая, поношенная, даже слегка дырявая.
— Странно, — удивился щенок, — А ты разве живая?
— Смешной ты, — тихо рассмеялась тапочка, — конечно, живая. Смотри внимательно.
Щенок внимательно посмотрел и увидел, что у тапочки есть два весёлых глаза, пуговка-нос и даже, кажется, хвост. Никак нельзя не понять, что тапочка совершенно живая.
