М-Р КОГБЁРН: Помощник судебного исполнителя Шмидт.
М-Р ГАУДИ: Он не хотел, чтобы вы ехали к Уортонам, правда?
М-Р КОГБЁРН: Мы немного об этом поговорили, и он признал, что ехать надо нам с Поттером.
М-Р ГАУДИ: Но поначалу не хотел, не так ли? Зная, что между вами и Уортонами кошка пробежала?
М-Р КОГБЁРН: Должно быть, хотел, иначе б не послал.
М-Р ГАУДИ: Вам пришлось его убеждать, разве нет?
М-Р КОГБЁРН: Я знал Уортонов и боялся, что кого-нибудь другого просто убьют.
М-Р ГАУДИ: А в итоге сколько человек убили?
М-Р КОГБЁРН: Троих. Но Уортоны не ушли. Могло быть и хуже.
М-Р ГАУДИ: Да, вас самого, например, могли убить.
М-Р КОГБЁРН: Вы неправильно меня поняли. Трое воров и убийц могли бы остаться на свободе и убить кого-нибудь еще. Но вы правы — могли бы убить и меня. Дело к тому шло, а для меня это не шутка.
М-Р ГАУДИ: Для меня тоже. Вам, мистер Когбёрн, самой природой назначено выжить, и я вовсе не имею в виду насмехаться над этим вашим даром. Я не ошибся — вы действительно показали ранее, что отступили от Аарона Уортона?
М-Р КОГБЁРН: Верно.
М-Р ГАУДИ: Вы от него отходили?
М-Р КОГБЁРН: Да, сэр. Он топором замахивался.
М-Р ГАУДИ: В каком направлении вы отступали?
М-Р КОГБЁРН: Если я отступаю, я всегда иду назад.
М-Р ГАУДИ: Ценю юмористический характер данного замечания. Когда вы прибыли, Аарон Уортон стоял у таза?
М-Р КОГБЁРН: Скорее сидел на корточках. Ворошил в костре под тазом.
М-Р ГАУДИ: А где находился топор?
М-Р КОГБЁРН: Да тут же, у него под рукой.
М-Р ГАУДИ: Итак, вы утверждаете, что взведенный револьвер был явно виден у вас в руке, однако мистер Уортон схватил топор и стал на вас наступать примерно так же, как это делал Даб Уортон с гвоздем, свернутой в трубку газетой или что у него там было в руке?
М-Р КОГБЁРН: Да, сэр. Начал ругаться и сыпать угрозами.
М-Р ГАУДИ: А вы все это время отступали? Двигались прочь от таза с кипятком?
М-Р КОГБЁРН: Да, сэр.
М-Р ГАУДИ: Насколько далеко вы отступили до того, как началась стрельба?
М-Р КОГБЁРН: Шагов на семь-восемь.
М-Р ГАУДИ: А это значит, что Аарон Уортон продвинулся вперед на те же семь или восемь шагов, так?
М-Р КОГБЁРН: Вроде того.
М-Р ГАУДИ: И сколько это будет? Почти шестнадцать футов?
М-Р КОГБЁРН: Вроде того.
М-Р ГАУДИ: Как вы тогда объясните жюри присяжных, почему его тело было найдено непосредственно близ таза, а одна рука была в костре и рукав и ладонь тлели?
М-Р КОГБЁРН: Сдается мне, его там не было.
М-Р ГАУДИ: Вы перемещали куда-либо тело после того, как застрелили мистера Уортона?
М-Р КОГБЁРН: Нет, сэр.
М-Р ГАУДИ: И не подтаскивали тело ближе к огню?
М-Р КОГБЁРН: Нет, сэр. Я не думаю, что он там лежал.
М-Р ГАУДИ: Два свидетеля, прибывшие на место преступления вскоре после перестрелки, дадут показания о точном расположении тела. Вы, значит, не помните, что перетаскивали тело в другое место?
М-Р КОГБЁРН: Коли оно там лежало, значит, перетащил. Не помню.
М-Р ГАУДИ: Зачем вы поместили верхнюю часть его тела в костер?
М-Р КОГБЁРН: Ну, этого я точно не делал.
М-Р ГАУДИ: Стало быть, вы его не двигали, а он на вас не наступал. Либо вы передвинули его — кинули тело в костер. Что именно? Решите что-нибудь.
М-Р КОГБЁРН: Там вокруг свиньи рылись — они и могли его передвинуть.
М-Р ГАУДИ: Свиньи и впрямь.
СУДЬЯ ПАРКЕР: Мистер Гауди, надвигается темнота. Как вы считаете, вы сумеете покончить с этим свидетелем в ближайшие несколько минут?
М-Р ГАУДИ: Мне потребуется больше времени, ваша честь.
СУДЬЯ ПАРКЕР: Очень хорошо. Тогда можете возобновить допрос завтра утром в восемь тридцать. Мистер Когбёрн, в это время вы вернетесь на свидетельскую трибуну. Присяжные не ведут разговоров об этом деле ни с посторонними, ни между собой. Обвиняемый остается под стражей.
Судья стукнул молотком, и я подскочила, не ожидав такого грохота. Толпа стала расходиться. Раньше я не смогла хорошенько рассмотреть этого Одуса Уортона, а теперь вот рассмотрела — он там стоял, а по бокам два офицера. Хотя одна рука у него была на перевязи, его все равно в суде сковали. Такой вот он был опасный. Если и бывает на ком написано черное злодейство, так это Одус Уортон. Он был полукровка, глаза мерзкие, сидели близко и не мигали, как у змеи. Весь облик его ожесточился во грехе. Говорят, крики — добрые индейцы, но помесь крика с белым, как он, или крика с негром — совсем другое дело.
Когда Уортона из зала выводили, он прошел мимо Кочета Когбёрна и что-то ему сказал — оскорбление какое-то гадкое или угрозу, судя по виду. А Кочет на него только глянул. Меня вытолкнули в двери наружу. Я осталась ждать на крыльце.
Кочет вышел среди последних. В одной руке у него была бумажка, в другой кисет с табаком, и он на ходу пытался свернуть себе самокрутку. Руки у него дрожали, табак сыпался наземь.
Я подошла и говорю:
— Мистер Кочет Когбёрн?
А он:
— Что такое? — Сам же о чем-то другом думает.
Я спрашиваю:
— Можно с вами поговорить минутку?
Он меня осмотрел с ног до головы.
— Что такое? — повторяет.
Я говорю:
— Мне рассказывали, что вы — человек с верной закалкой.
А он:
— Тебе чего, девочка? Выкладывай. А то ужинать пора.
Я ему тогда говорю:
— Давайте покажу, как это делается. — Взяла его полусвернутую самокрутку, выровняла ее, лизнула и заклеила, а кончики подвернула и ему отдала. Рыхловато получилось, потому что он бумагу уже помял. Исполнитель закурил, а самокрутка вспыхнула и сразу сгорела до половины.
Я говорю:
— Вы насухо сворачиваете.
Он осмотрел ее и отвечает:
— Есть такое дело.
Я ему:
— Я, — говорю, — ищу того, кто насмерть застрелил моего отца Фрэнка Росса перед меблированными комнатами «Монарх». Его зовут Том Чейни. Говорят, он теперь на Индейской территории, и мне нужно, чтобы кто-нибудь туда за ним отправился.
— А тебя как зовут, девочка? — спрашивает он. — Где ты живешь?
— Зовут меня Мэтти Росс, — отвечаю, — а проживаем мы в округе Йелл возле Дарданеллы. Мама у меня дома, присматривает за моими сестрой Викторией и братом Фрэнком-меньшим.
