Как вдруг слышу — знакомый голос, веско так слова произносит:
— Руки вверх, Челмзфорд! Шевелись! Тебе конец! И пистолет потише бросай!
То был техасец Лабёф! Он в обход зашел, пешком, надо думать, и от гонки такой задыхался. Стоял от нас шагах в пятнадцати, а ружье его, проволокой обмотанное, смотрело на Чейни.
Чейни мое пальтецо из хватки выпустил и пистолет уронил.
— Всё против меня, — говорит.
Я пистолет подняла.
Лабёф говорит:
— Ты не ранена, Мэтти?
— У меня шишка на голове болит, — отвечаю.
А он Чейни:
— Я вижу, у тебя кровь идет.
— Это девчонка сделала, — отвечает тот. — Ребра мне прострелила, опять кровь пошла. И кашлять больно.
Я спрашиваю:
— А где Кочет?
— Он внизу, следит за парадным входом, — говорит Лабёф. — Давай-ка выйдем туда, откуда видно. Не рыпайся, Челмзфорд!
Мы прошли к северо-западному краю карниза, обогнув ту яму, которой мне грозил Чейни.
— Ступайте осторожней, — предупредила я техасца. — Том Чейни говорит, там опасные змеи на дне зимуют.
С дальнего края карниза вид нам явился превосходный. Под ногами обрывался лесистый склон, который выходил на луг. Тот, открытый и ровный, сам располагался высоко, а за ним — еще один спуск, тот уже уводил прочь от гор Винтовая Лестница.
И только мы вышли на этот наблюдательный пост, как нас тут же вознаградило зрелище: Счастливчик Нед Пеппер и трое бандитов выезжают на луг. Они уже сидели верхами и лошадьми правили к западу, прочь от нас. Но только ступили они из подлеска, из кустов на западном краю того поля возник одинокий всадник. Лошадь его шла шагом, и всадник неторопливо эдак выехал на самую середину луга и остановился, словно бы загораживая путь четверке отчаянных.
Да, то был Кочет Когбёрн! Бандиты придержали коней и остановились против него ярдах в семидесяти-восьмидесяти. В левой руке Кочет держал свой военно-морской револьвер, а правой держал поводья. Он спросил:
— Где девчонка, Нед?
Счастливчик Нед Пеппер ему на это сказал:
— Когда я ее видел в последний раз, здоровье у нее было отменным! А теперь я за нее не отвечаю!
— А вот и ответишь! — сказал Кочет. — Где она?
Тут Лабёф выпрямился во весь рост, сложил ладони рупором и крикнул вниз:
— Когбёрн, с ней все хорошо! Челмзфорда я тоже взял! Беги давай!
Эту весть и я подтвердила, крикнув:
— Я здорова, Кочет! Мы взяли Чейни! Уходите оттуда!
Бандиты повернулись и посмотрели на нас — их, без сомнения, удивил и обескуражил такой интересный поворот событий. Кочет нам ничего не ответил и не сделал ни малейшей попытки оттуда уехать.
Счастливчик Нед Пеппер ему говорит:
— Ну чего, Кочет, дашь нам проехать? Нас дела ждут!
А тот в ответ:
— Хэролд, вы с братом отъедьте-ка подальше! Вы меня сегодня не интересуете! Держитесь в стороне, и вам ничего не будет!
На это Хэролд Пермали только петухом закричал, и над «Кукареку!» брат его Фаррелл от души посмеялся.
А Счастливчик Нед Пеппер спрашивает:
— Ты что это намерен делать? Думаешь один против четверых выдюжить?
Кочет ему:
— Я собираюсь убить тебя, Нед Пеппер, через минуту — или посмотреть, как ты будешь болтаться на виселице в Форт-Смите, когда того пожелает судья Паркер! Тебе что угодно будет?
Счастливчик Нед Пеппер только засмеялся и говорит:
— Для одноглазого толстяка ты что-то слишком распоясался!
А Кочет ему:
— Берись за оружие, сукин ты сын! — и сам взял поводья в зубы, выхватил другой револьвер из седельной кобуры, вогнал шпоры в бока своего сильного коня по имени Бо — и кинулся прямо навстречу бандитам. Любо-дорого поглядеть. Револьверы он держал широко, на уровне головы скакавшего во весь опор коня. Четверо бандитов приняли этот вызов, тоже выхватили оружие и пришпорили мустангов.
Дерзкий ход со стороны помощника исполнителя, в чьем мужестве и закалке я не так давно сомневалась. Нет закалки? У Кочета Когбёрна? Ну уж дудки!
Лабёф машинально поднял ружье, но потом опустил и стрелять не стал. Я дернула его за пальто и говорю:
— Стреляйте же в них!
А техасец:
— Слишком далеко и слишком быстро едут.
Бандиты, наверное, стрельбу открыли первыми, хотя грохот и дым поднялись так внезапно и везде, что я в том не уверена. Знаю только, что исполнитель на них скакал столь решительно и неуклонно, что бандиты поломали свой «порядок», когда совсем с ним встретились, и он меж них проскакал: револьверы сверкают выстрелами, а он не в прицелы целится, а просто направляет на бандитов стволы и головой туда-сюда вертит, чтоб целым глазом видеть.
Первым рухнул Хэролд Пермали. Дробовик он отбросил и схватился за шею, а лошадь его с себя скинула назад через круп. Настоящий Чумазый Боб скакал поодаль от прочих, чуть не лежа у лошади на шее, поэтому со своей добычей он удрал. Фаррелла Пермали ранило, а через секунду и лошадь у него упала — сломала ногу, — и Фаррелла швырнуло вперед, так он и умер.
Мы думали, Кочет проскочил через это испытание без ущерба, но несколько дробин попали ему в лицо и плечи, а Бо смертельно подбило. Кочет уж собрался развернуть своего большого коня, не выпуская из зубов поводьев, и возобновить атаку, да тот завалился набок, и Кочет оказался под ним.
Поле теперь было за одним всадником, то есть Счастливчиком Недом Пеппером. Он тоже развернулся. Левая рука у него вяло и бесполезно висела, но револьвер он держал правой. И говорит:
— Ну, Кочет, эк меня в куски разнесло!
А исполнитель оба своих больших револьвера выронил и как раз пытался патронташ из-под павшего коня вытащить — их вместе весом придавило.
А Счастливчик Нед Пеппер пустил своего мустанга рысью, чтобы наехать на беспомощного следопыта.
У меня под боком Лабёф вдруг дернулся и присел со своим Шарпсом наизготовку, локоть в колено упер. Лишь секунда ему понадобилась, чтоб поймать прицел и выстрелить из мощной винтовки. Пуля полетела к цели, точно ласточка к гнезду, и Счастливчик Нед Пеппер замертво поник в седле. Лошадь его встала на дыбы, бандита скинула наземь и в панике побежала прочь. Дистанция у этого замечательного выстрела техасца во всадника на ходу была больше шестисот ярдов. Я хоть под присягой это готова подтвердить.
— Ура! — кричу я радостно. — Ура техасцу! В самое яблочко!
Лабёф был собой очень доволен, когда перезаряжал.
Так-то оно так, только у пленника перед сторожем всегда преимущество в этом смысле: он не перестает думать о том, как ему сбежать, возможности ищет, а поимщик о пойманном все время не думает. Раз поймали, считает сторож, больше ничего и не надо — только силу свою показывать. И сторож радуется своему, мысли у него бродят. Природа, что тут скажешь. Будь оно иначе, сторож был бы пленником пленника.
