Пашенный надел при соответствующем уходе давал достаточно хлеба, а огородные грядки также приносили обильный урожай овощей. Из домашних никто не ленился, и заготавливали много дикоросов: изобилие грибов и ягод позволяло это делать. Грибы солили и сушили, ягоды же – чернику, землянику и черёмуху – сушили, а клюкву морозили. Варенье не варили из-за нехватки сахара, зато зимой все радовались всевозможной стряпне из этих заготовок. Собирая ягоды, в лесу их, кроме случайно раздавленных, не ели, а несли домой на общий стол, где сообща поглощали с молоком и сахаром, наедаясь, как говорили, на зиму. Младшие же недоумевали когда недоеденную ягоду укладывали на железные листы и сушили, превращая красоту и спелость в сморщенные, неправильной формы комочки – им было невдомёк, что сахар был в большой цене и дефиците, и на таком желанном варенье разоришься.
В общем, всё шло рядком и ладком.
Всё делали сами, а делать умели многое, и трудились все, а приходило время праздников – веселились и праздновали, как все сельчане. Православные праздники отмечали традиционно и, как считалось, с размахом. Зимой – катание с горок и на лошадях, а летом ходили в походы всей семьёй на берег, но в обоих случаях – с обильным и шумным застольем с шутками, обязательно с песнями да плясками (песенников и плясунов в семье хватало). На берегу обязательным приготовленным блюдом была уха. Рыбы в Нейве, Таволге и Ключевке было множество, и уха из щуки, линьков, налимов и окуней получалась отменной. Свежая, только что пойманная неводом рыба, сваренная на костре в большом котле без картошки да с травками-приправками, придающими вареву свою прелесть и неповторимость. Вкуснота непревзойденная: ешь – не наешься! Засиживались на природе до полуночи, а то и долее.
Луна, соловьи, дымок и тепло костра, задушевные песни, родные просторы, родные лица – неизгладимое и незабываемое впечатление…
Короткова (Костоусова) Анастасия (стоит в центре) среди марийских школьников, 5 класс. Марийская АССР, 1937 год.
В общем, изобилие человеческого жизненного веселья – и комары нипочём!
Никто тогда и не думал, что это был пик счастливой и относительно спокойной жизни в семье, что это моментом прекратится и никогда уже не вернётся.
В начале 30-х годов началась коллективизация и семейная идиллия закончилась.
Затеянные Советами кампании по созданию колхозов и борьбе с религией внесли непоправимую и страшную сумятицу, привели к нужде, к лишениям…
Спасая семью от голода, средний брат Сергей Леонтьевич уехал искать лучшей жизни. Обосновавшись в одном марийском селе под Вятскими Полянами, он вызвал к себе часть домашних. Там Анастасия, вместе с марийскими ребятишками, продолжила учиться в школе, и добродушный марийский народ помог семье выжить и возвратиться обратно в Нижние Таволги без потерь.
Вскоре непоправимое горе постучалось к Костоусовым: в 1937-м скончалась мать семейства – 65-летняя Ефросинья Панфиловна, и для двенадцатилетней Анастасии детство заканчивается. К тому времени семейное хозяйство пришло в упадок, скотину и птицу убрали, приходилось выкручиваться по-разному. Самый старший, Автоном, избегая вступления в колхоз, уехал в Нижний Тагил; сестры Анна и Федосья перебрались в Невьянск, муж Марии Леонтьевны переехал в Свердловск и не вернулся. Каждые, уезжая, пытались хоть как-то прижиться в не свойственной им городской среде, а давалось-то это ох, как нелегко…
Анастасии, как самой младшей, пришлось остаться в доме за хозяйку и ухаживать за состарившимся до срока отцом (он тяжело переживал уход из жизни своей любимой Ефросиньюшки, которую в молодости, придя из армии, полюбил и фактически выкрал из дома, где она жила по соседству, на руках принес домой, и с которой прожил большую жизнь и воспитал столько детей).
Будучи с молодости страстным охотником и рыболовом, он не изменил своим привычкам до старости, хотя силы были уже не те. Зубы вот только сохранились полностью, и он никому не верил, что кости (то есть зубы) могут болеть. На рыбалку ходил с саком. Привязанная к длинному шесту нитчатая вязаная снасть позволяла сакать рыбу из омутов Нейвы, но только в ночных стемнённыхусловиях. Ночью подросток-девчушка, ходившая следом в подручных и носившая в кошёлке пойманную рыбу, засыпая на ходу, полусонная, молила, чтобы тятя (так его звали в семье) зацепил и порвал об коряги снасть.
Если же такое случалось, рыбак ворчливо, в присутствии уймы комаров, починивал порывы нитками и продолжал… Добравшись до дому утомленный рыбак, ложась спать, наказывал: «Ты, Таська, пирог мне состряпай!» (привык он за свою жизнь к пирогам).
Таська, конечно, стараясь угодить и побаловать старика пирогом со щукой да с линьками, бросалась за дело. Мученически борясь со сном, она ставила квашенку, чистила рыбу, растопляла печь и добросовестно, насколько это было возможно в 13-14 лет, исполняла обязанности стряпухи. Со слезами (спросить-то не у кого) она пыталась вспомнить, что и как это делала мама… Кстати, Анастасия после смерти матери никогда не отмечала и не праздновала свой день рождения, ибо смерть Ефросиньи Панфиловны наступила как раз в день рождения младшей дочери – 11 ноября.
Много позже, стряпая пироги (а получались они у неё всегда отменные), она с какой-то теплотой и свойственным только ей необидным укором в адрес отца, вспоминала проте годы и то, как проходила науку стряпни. Даже в тех сложных условиях ей удалось успешно закончить семилетку.
С началом войны, с первых дней, началась трудовая биография Анастасии в артели «Керамик». С неполных шестнадцати лет приходилось делать всё, что делали взрослые люди, и учиться всему на ходу. Работы была уймища. Помимо всего, её с группой молодых девчат отобрали для занятий на курсах снайперов с последующей отправкой на фронт, но полученное артелью задание на выпуск продукции фронту (керамические изоляторы для воздушных ЛЭП) отменило дальнейшее обучение, а нагрузок при работе добавилось. Готовую продукцию извлекали из неостывшего горна, надев предварительно на себя всё, что только можно было – и телогрейки, и какие-то тряпки-обрезки. Принимавшие стояли наготове с водой или снегом и тушили загоревшуюся и тлеющую одежду.
Приходилось много работать в лесу, заготавливая сено для лошадей и дрова для обжига продукции. В тёплое время было проще: жили в лесу в балаганах, а полчища оводов, комаров и прочего гнуса считались мелочью.
Чебаков Логин Зотеевич и Горшенев Елисей Никитич, которые ведали хозяйственными делами артели, были в лесу за старших, передавали опыт, обучали премудростям сенокоса и лесозаготовки, старались как-то облегчить участь подопечных работников.
С собою в наличии присутствовало старенькое ружьишко, и считалось большой удачей, когда удавалось подстрелить какую-то дичь, которая незамедлительно попадала в общий котел и была желаемым приварком к скудному рациону. Кстати сказать, с этим ружьём произошёл случай, который чуть было не привёл к трагедии: баловавшийся подросток взял в руки эту одностволку с торчащим из ствола шомполом, не проверив состояния ружья, взвёл курок, навёл на сидящего неподалеку и шутливо крикнул, что, мол, выстрелю! Пострадавших Анастасию и Мотю Логин Зотеевич вывозил с лесного урочища на лошади, чтобы в Таволгах оказать посильную медпомощь.
