Часть же людей помоложе и покрепче попадала на Осиновскую шахту. Условия труда были там аховые, бурение проводилось зачастую на сухую, да так, что при свете карбидки в забое не было видно друг друга. Что побуждало к этому? Может, бурить было легче, а может, влажное бурение создавало дополнительное неудобство, связанное с тем, что после смены не было условий для переодевания, и приходилось мокрым добираться пешком до Таволог, а это около пяти километров… Правда, некоторые копали землянки, где устраивали печки из дикого камня и где пытались обсушиться и передохнуть после смены. Но получалось – из шахты и снова в шахту – в землянке тесно и глухо, а одежда долго не просыхала… Такие землянки, к примеру, были у братьев Трифона, Селиверста, Ермила и Зотея Назаровых.
Коротков Галактион Дмитриевич, труженик тыла, шахтёр Осиновского рудника. Умер от силикоза на 27 году жизни. 1945 год.
Зотея, одного из этих братьев, спасло то, что во время нахождения его на больничном пришла повестка, и он в срочном порядке (начальство рудника в известность не было поставлено, а то бы воспрепятствовало призыву) был мобилизован в трудармию. Работа там была не легче, чем на Осиновке: грузили в железнодорожные вагоны чугунные отливки, передавая их из рук в руки (живой конвейер), с нормой отгрузки три вагона за смену.
Можно представить, сколько тонн металла проходило через одни руки. Пусть трудно, зато заболевания силикозом избежал.
В трудармию из Таволог были призваны Васильев Леонтий Егорович, Грошев Логин Евстигнеевич. Грошев Ксенофонт Кузьмич умер там, а Назаров Павел Семёнович вернулся с частичной парализацией после травмы.
Что касается троих братьев Зотея, которые остались работать на Осиновском руднике, – они в течение года один за другим в конце войны умерли молодыми, сражённые силикозом. Улучшение продуктового обеспечения не помогало и, выходит, служило приманкой.
В артели «Новый путь» даже двенадцатилетние подростки работали по двенадцать часов. Приходилось делать всё: теребить шерсть, носить воду, готовить дрова и отапливать помещения. Яков Михайлович Санников (1932 года рождения) туда пришёл трудиться в 1944 году, когда ему было двенадцать, добросовестно работал, встретил Победу и получил медаль «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны». По воспоминаниям, им, работавшим в артели «Новый путь», чтобы как-то поддержать силы, с приходящих на выделку шкур удавалось срезать остатки жира, мяса и варить с ними болтушку, добавляя в варево траву, отруби…
Из воспоминаний Татьяны Фенопентовны Белоносовой, работавшей там всю войну с подросткового возраста, они срезали жир, прожилки мяса, вытапливали их на сковороде, шкварки съедали, а жир понемногу добавляли при готовке каких-нибудь блюд. Что там шерсть да заветревшие отвратительные запахи! – о брезгливости не думали, главное, чем-то набить желудок.
Санников Яков Михайлович, труженик тыла. Трудовая деятельность началась в войну с 12-летнего возраста.
Короткое Галактион Дмитриевич с сыном Николаем за год до смерти. Верхние Таволги, 1953 год.
Шахтёрам же тогда перепадал и хлеб натуральный, и рыба, и сало. Ветераны артели говорили, что «мы на болтушке переживали и до сих пор скрипим да живем, а те-то (кто работал на Осиновке) давно в сырой земле поляживают…»
Анастасии от войны досталась горькая память да медаль «За добросовестный труд в годы Великой Отечественной войны», а Галактиону – благодарности начальства да прогрессирующий силикоз. Поженились они в 1946-м и за не полных восемь лет совместной жизни произвели на свет пятерых детей, а последняя девочка родилась уже после смерти Галактиона Дмитриевича. Умер он в октябре 1954-го на двадцать седьмом году жизни…
Дети Короткова Галактиона Дмитриевича. Верхние Таволги, 1954 год.
Вот что такое война, шахта и силикоз!.. Правда, начальники Невьянского прииска к вскоре подошедшему новогоднему празднику в первый и последний раз послали детям новогодние подарки. Оставшись одна, мать все силы вкладывала, чтобы поднять детей. Выйдя за Галактиона замуж в незнакомую деревню, она, как говорится, никому не досаждала и никого не осуждала. Просторный дом среди деревни рядом со школой на Митревой Горке, названной так по хозяину, Дмитрию Филипповичу Короткову – строителю этого дома, стал ей родным.
Свёкра, правда, она не застала: старатель-золотоискатель умер ещё в 1934 году в возрасте сорока семи лет. Неприхотливая, опрятная, простая в общении, настойчивая в работе – она пришлась по душе односельчанам. В любой компании, будь то работа или другие какие мероприятия, была заводилой. А сколько песен она знала и пела – заслушаешься: голос чистый, мелодично-звонкий! Сейчас, когда проезжаешь мимо этого постаревшего дома, проданного и нам не принадлежащего, вспоминается многое…
Митрева горка – дом семьи Коротковых
Ни летом, ни весной, ни с зимнею порошей,
Ни осенью плаксивою с занудою-дождём,
Я не ступлю за дорогой порожек –
В родительский состарившийся дом…
Тот милый сердцу кров с теплом, уютом, хлебом
Всех согревал когда-то и хранил.
Там половицы выструганы дедом,
Полати, лавки батя смастерил.
Вспомню прошлое и окунусь в истому:
Науглянке варится картошка,
Проворно поспевает мама, суетясь по дому,
Чистит луковицу, взятую с лукошка…
Бывший дом семьи Коротковых. По соседству – здание бывшей школы и новая старообрядческая часовня.
Не упрекну тот быт и детство босоногое.
Жилось, как всем – не лучше, но не хуже.
А маму славлю за простое воспитание нестрогое,
За завтраки горячие, обеды, за нехитрый ужин!
В достатке не жил, но не знал голодных снов.
На прошлое не сетую и утверждать не перестану:
Оттуда вынес, что без песен и стихов
Добрее, чище, благороднее не стану.
Родные стены не услышат песен добрых…
Когда-то весело, с задором здесь певали.
Ничем не скрасить клуб печалей скорбных,
Как в сладком сне, мы в этом доме побывали…
Работникам колхоза «Авангард» во время войны тоже пришлось пережить всякое. Хозяйство большое: и поля, и ферма, и парники, и огородничество, и везде надо было успеть и как можно больше отправлять продуктов фронту. А там отцы, братья, мужья… Этой мыслью жил каждый колхозник. Пухли от голода сами, голодали дети, да не возьмёшь того, что выращиваешь… А возьмёшь – сядешь. Получалось – у хлеба и без хлеба. Хлеб пекли в деревне под контролем, в нескольких домах, и выдавали по норме. Анна Осиповна Короткова вспоминала, как ждали её с хлебом дома трое малолетних сыновей.
