Лошадей было много, и их знали, как говорится, «в лицо». Многие были любимцами, и хотя прошло много времени, тех лошадок старожилы помнят. Марта и Тур были иноходцами, участвовали в районных гонках и занимали призовые места.
Кобыла Картина была из породы рысаков – стройная, светлосерой масти в яблоках, и также участвовала в соревнованиях. Рисунок, Синичка, Сара, Сирень, Сныть, Богатырь были из породы Владимирских тяжеловозов – по силе им не было равных. Борька и Сокол – неказистые и приземистые рабочие лошадки – не переносили друг друга и постоянно дрались. Вогул, Пилот, Рыжуха, Пионер и другие были постоянными спутниками и помощниками во всех деревенских делах.
Были в Таволгах и специалисты коневодческого дела. Бывалые конники-«лошадники», они знали многие тонкости коневодства. Постоянно находились около своих питомцев Матвеев Григорий Эммануилович и Матвеев Николай Васильевич. Они занимались обучением молодых лошадей и любили это дело. Клементий Иванович Назаров считался высокопрофессиональным ветеринаром. Дмитрий Иудович Васильев, будучи одним из лучших наездников, получал призы на гонках.
В Таволгах функционировал один-единственный смешанный магазин, где всегда за чем-нибудь стояла очередь. Леонтий Егорович, чтобы обратить на себя внимание, зайдя в магазин громко объявлял: «Бабы, меня пропускайте без очереди, а то меня в очереди начинает ломать…». В центре деревни в кирпичном уютном доме находился фельдшерско-акушерский пункт, около 40 лет возглавляемый фельдшером Ладыго Геннадием Павловичем. Прибывший в Таволги со студенческой скамьи, молодой специалист поставил работу этой сельской больнички на должный, образцовый уровень. Он в любое время суток, в любую погоду по первому зову спешил на помощь больным. В пункте проводились необходимые процедуры лечения. Отличник здравоохранения, Геннадий Павлович был уважаем в Таволгах. После преждевременного ухода его из жизни, здравпункт так качественно и стабильно больше никогда не работал. Поутру, когда у этой деревенской лечебницы собирался на прием народ, Леонтий Егорович не пропускал возможности, как теперь говорят, потусоваться среди людей. На стандартный вопрос фельдшера: «Что случилось?», Леонтий Егорович с серьёзным выражением лица отвечал спрашивающему, что с ним-то ничего пока не произошло и он пока здоров, а вот копешки на покосе захворали и температурят – спасу нет. И он при людях, чтобы все присутствовавшие слышали, просил у Геннадия Павловича градусник, для измерения температуры у «безнадёжно захворавших» копён. Обладавшие чувством юмора односельчане по достоинству оценивали выходки Леонтия. Любому сельскому жителю понятно, что «температурить», то есть греться (гореть), копны могут только у нерадивого хозяина, когда тот сгребёт и скопнит непросушенное сено.
Федот Михайлович Горшенёв прожил 90 лет, у него, как и у многих в деревне, была большая семья. Приходилось испытывать всякое, но он никогда не сетовал на недостаток средств. В деревне были и такие, которые изливали недовольство по поводу отсутствия денег. У него же (по его словам) было всегда всего много. Когда разговор заходил о деньгах, то он утверждал, что если захочет, то тропу от пожарки до своего дома может вымостить червонцами. Хотя пожарка и граничила с его огородом, но расстояние до неё было значительным, и это не мешало ему утверждать, что червонцев у него вполне хватит. Он сам не курил, но всегда с собой носил самосад и при любом удобном случае одаривал им мужиков и курящих подростков и при этом просил, чтобы те курили, а на него дым пускали, объясняя курящим при этом, что он любит запах дыма. Для не имеющих курева мужиков он был желанным встречным, а ему нравилось быть востребованным. Будучи в преклонном возрасте, он всё лето заготавливал в окрестностях деревни сено. Его всегда можно было увидеть с двухколёсной коляской, на которой он возил высушенную косовицу домой. Найдёт небольшую лужайку или низинку-неудобицу – выкосит, подсушит и везёт на сеновал. Он страстно любил коньки и осенью, когда замёрзнет пруд, с удовольствием катался. Ноги к старости у него стали «колесом», и было забавно смотреть, как он с такими ногами на самодельных примитивных коньках с металлическими полосками, вставленными и приклёпанными к деревянным колодкам, привязанных к валенкам сыромятными ремнями с помощью клячиков, задорно катается среди ребятни. Телогрейка-ватовка на нём была в заплатах и перепоясана каким-то тряпичным пояском. Борода при катании раздувалась, а старческие глаза слезились, и он постоянно вытирал их стёганой рукавицей.
Раз уж разговор зашёл о бороде, то тут нельзя не вспомнить старообрядца Шмакова Сергея Васильевича. Он проживал в деревне Реши, что расположена на реке Нейве за деревней Сербишино, и приходился нам дальним родственником. В войну он работал в колхозе. В ту пору появилось много волков и он, изучив их повадки, успешно вёл с ними борьбу. По количеству уничтоженных и пойманных особей считался в числе лидеров. Он любил пчёл, и умел хорошо с ними обращаться. После войны приобрёл маленький мотоцикл, и, несмотря на преклонный возраст, лихо гонял на нём. Он всегда рассказывал про какие-то особые случаи, происходившие с ним, когда этот мотоцикл его выручал как лучший друг. Он и разговаривал с ним как с человеком. По его словам, он как-то поехал в лес за речку Ряжик, по своим неотложным крестьянским делам. Возвращаясь обратно, он к большому неудовольствию и изумлению увидел, что Ряжик разлился и вышел из берегов. Постояв в раздумье и замешательстве, решился на отчаянный поступок (не ждать же когда вода спадёт, а другого-то пути в деревню нет) – форсировать речку по большой воде. Собравшись с духом, он сказал: «Ну, моноцикл (его он именовал именно так), не подведи – вынеси меня!». Дав газу, он рванул на другой берег. «Еду, еду – вода всё глубже и глубже, аж борода всплыла над Ряжиком…». При этом он с серьёзным выражением лица подносил тыльной стороной ладонь к поднятому подбородку, согнув при этом вовнутрь средний и безымянный пальцы, и, поворачивая голову влево-вправо, показывал, как его широкая окладистая борода плыла над водой. Не подвёл (оказалось) и в этот раз его «моноцикл» и вынес его на желанный берег. При этом по его внешнему виду выходило, что он сам искренне верит в рассказанное им. Если ему удавалось посетить кого-то из родственников, то он потом всем встречным и поперечным рассказывал, как Зинушенька или Полюшка (он всех хозяек именовал ласково и любовно) хлебосольно и добродушно встречали его, садили на почётное место, на лучший стул, давали самый лучший рушник, потчевали жареной картошкой «на голимом» сливочном масле и поили чистым виноградным вином. В общем, приукрашивал то, чего не было и в помине, тем самым показывая, что радовался в жизни всяким мелочам, даже тем, которое иные обыватели и не замечают…
Проживали в Таволгах такие, про кого говорят, что им «и это не ладно, и то не годно». При этом они как-то уживались в семье, терпели друг друга и растили детей.
Григорий Емельянович своим неуживчивым характером постоянно досаждал жене. Жили они в достатке, держали скотину, да и хозяйство находилось в незапущенном состоянии. В последние годы жизни хозяин держал лошадь, может не чистокровку, но из породы рысаков. Красивая, сытая, ухоженная была лошадка по кличке «Малинка». Он на ней, запряженной в кошёвку, катал в масленицу деревенских ребятишек. Супруга его, симпатичная, кроткая, улыбчивая на людях женщина, терпела его «выкрутасы», но однажды её терпение лопнуло. Будучи на покосе в лесу она, видимо, не смогла вынести какие-то очередные измывательства, артистически вошла в образ и успешно сыграла роль внезапно заболевшей женщины с прогрессирующим приступом болезни. Лошади у них тогда не было и он на тачке с металлическими колёсами, изготовленной кустарным способом, за несколько километров по лесной дороге, а потом через поле, в одиночку вывозил домой довольно упитанную супружницу… Вот уж действительно, как в присказке: «и нести тяжело и бросить жалко…». Оставив тачку с лежащей на ней женой перед домом, измученный возница пошёл открывать ворота, чтобы завезти в ограду больную. Возвращаясь обратно к тачке, он чуть не столкнулся с идущей навстречу ему женой, которая без тени смущения сказала ему слова благодарности: «Бог спасёт, Григорий Емельянович, что прокатил!». Как он среагировал на происшедшее неизвестно, но она, убедившись в его безграничной преданности, осталась, видимо, довольна супругом и терпела его до последних дней жизни. Они прожили долгую совместную жизнь. Хозяйка Федосья Николаевна была смуглолицей, а его за чёрную бороду звали в деревне Гриша Чёрный. Упомянутая лошадь Малинка тоже имела вороной окрас, и корова была также чёрной масти. Позже по состоянию здоровья они от коровы избавились, и завели коз. Козы – скотина пакостливая, но их козы были наособицу – самые отъявленные блудни. Не смотря на одетые на шеи деревянные треугольники, они залазили в самые немыслимые места. Состарившиеся хозяева не поспевали следить за ними, а те, почувствовав слабину, досаждали своими непрошеными визитами в чужие огороды. Закрытое в ограде стадо (их наплодилось много) поднимало рёв. А одна из коз умудрялась каким-то образом забираться на крышу дома и, расхаживая по коньку взад-вперед, с высоты орала так неистово, что в самых отдалённыхуголках деревни были слышны козьи излияния и самые бесчувственные жители становились неравнодушными, ругаясь и называя громкоголосую орунью «окаянной скотиной».
