Чарли подходит к Флёр и касается ее руки. Он подносит ее ладонь к губам и целует. Один палец, потом другой, и потом…
Звонят в дверь. У Флёр в доме даже дверной звонок прекрасен. Это настоящий медный колокольчик, который звенит в прихожей. Звонят еще раз.
– Кто бы это ни был, они выбрали отличное время для визита, – говорит Чарли.
Это Клем с Холли и Эшем. В руках у Клем тыква, а в глазах – новый, странный взгляд, в котором и Чарли, и Флёр немедленно распознают среди прочего знание о себе самих, о том, кто и что они есть, о том, что они сделали когда-то и чего отныне больше никогда не смогут повторить.
– Я поставлю чайник. Тебе, наверное, не помешает чашка кофе.
Джеймс наполняет водой из-под крана винтажный чайник со свистком и ставит его на плиту “АГА”.
– Думаю, мне не помешает бокал вина.
– Нет, бокал вина тебе ни к чему. Пожалуй, сегодня ты уже достаточно выпила.
– Честно говоря, сейчас мне как-то не до здорового образа жизни.
– Я не о здоровье. Просто я хочу, чтобы ты была в состоянии меня выслушать.
– Я и так в состоянии тебя выслушать.
Джеймс громко вздыхает.
– Хорошо.
– Возможно, если бы ты не контролировал меня так жестко, я бы…
– Что? ТЫ – алкоголичка, а виноват во всем мой контроль? Бриония, какого черта?!
Бриония идет к холодильнику. Там ничего нет. А как же белый совиньон “Уитер Хиллс”, который оставался со вчерашнего дня? Ведь она точно его не допивала. Направляется к барной полке. Пусто. Что за ерунда, не могла же она выпить все… Ну ничего, ладно, у них еще куча вина в подвале. Но дверь в подвал заперта. Отлично. Какого черта?! – это он метко подметил.
– Ты это давно сделал?
Джеймс пожимает плечами.
– Хорошо, что я заехала в “Геркулес”, да?
Бриония идет к машине и чувствует, что у нее дрожат руки. В багажнике лежит целый ящик вина, который она вчера забыла выгрузить. Но вот в чем проблема: красное будет сейчас слишком холодным, а белое – слишком теплым. Которое выбрать? Может быть, если поставить красное у плиты… Бриония входит в дом с бутылкой “Бароло”. Оно стоило тридцать фунтов, но сегодняшний день с каждой минутой становится все больше похож на такой, когда впору пить вино по тридцать фунтов за бутылку. Джеймс не сообразил спрятать штопор, поэтому она у него на глазах открывает вино и наливает себе большой бокал.
– Поверить не могу, что ты это делаешь.
– Во что ты не можешь поверить? В то, что я решила не бросать пить просто потому, что ты решил, будто мне следует это сделать именно сегодня – в такой день, хуже которого в моей жизни, видимо, не было и не будет? Насколько я понимаю, ты все равно от меня уходишь. Тогда какое тебе дело до того, брошу я пить или нет?
– Я не говорил, что ухожу от тебя.
– Но все равно уйдешь.
– Ты этого хочешь?
Бриония отвечает не сразу.
– Нет.
– Я хочу, чтобы ты приняла решение. Хочу, чтобы ты вылила эту бутылку в раковину. Я очень, очень хочу, чтобы ты прямо сейчас приняла решение. Вино или я.
Чайник потихоньку закипает. Свисток вступает в разговор тихо и издалека, как еле слышный паровоз в давно забытом фильме. Брионии ничего не стоит вылить вино в раковину, правда. Все равно в багажнике еще много бутылок. Да и не впервой ей выливать вино в раковину во время их ссоры. Правда, раньше это всегда была ее инициатива, ее способ донести до Джеймса свою мысль. В раковину отправился, например, коньяк “Эксшо Гранд Шампань”, который Августус подарил Брионии на тридцатилетие. Она с удовольствием лила его в раковину на глазах у Джеймса, когда тот высказал предположение, что последний выпитый ею бокал был, пожалуй, лишним. “Теперь-то ты видишь, что мне плевать на коньяк?” – кричала она ему тогда.
Интересно, где в тот вечер были дети? Наверное, уже спали. Так что она вряд ли по-настоящему кричала, хотя запомнила это именно так. Ночью, когда Джеймс ушел в спальню, Бриония съела целую коробку конфет с ликером. Интересно, не найдется ли у них и сейчас немного алкогольных конфет? Чайник свистит уже громче.
– Ну? – не отступает Джеймс.
Бриония берет бокал с вином и делает глоток.
– Подожди, мне нужно подумать.
– Бриония, вино или я, – настаивает Джеймс, и на этот раз он практически кричит, потому что чайник свистит уже слишком громко. Почему бы ему просто не снять чайник с плиты? – Выбирай!
– Ну хорошо, – говорит Бриония. – Я выбираю вино. Раз тебе непременно нужно, чтобы я сделала выбор.
– Что? – выдавливает из себя Джеймс, всхлипывая. – Да что это с тобой?
– И сделай, пожалуйста, что-нибудь с чайником. У меня от этого свиста просто…
Джеймс хватает чайник с плиты.
– Вот, как я себя чувствую рядом с тобой! – говорит он, выливая воду из чайника себе на голову. Точнее, последнее слово он не успевает произнести до конца, потому что оно прерывается страшным криком. – Помогите! О боже, пожалуйста, помогите…
После этого он отключается и растекается по полу, подобно ломтику сливочного масла на раскаленной сковороде.
Когда Клем и остальные ложатся спать, Чарли и Флёр пьют чай лапсанг сушонг, и Флёр рассказывает ему о своем путешествии на Внешние Гебриды и о том, какие странные сны снятся ей с тех пор. Ее воспоминания о поездке слегка туманны, но она отчетливо помнит рассказ Ины о том, как воспользоваться стручками снова, вот только, понятное дело, негде было добыть жидкость, а теперь вдруг эта коробка и бутылочка…
Она показывает Чарли чашку. Рассказывает, насколько опасен стручок. Говорит, что не уверена в том, что эта жидкость – подходящая. Она может оказаться чем угодно. Но, если это действительно слезы просветленного человека, как вроде бы полагает Пророк, тогда…
– Давай попробуем, – говорит Чарли.
И они улетают вместе, и это то ли их первое свидание, то ли последняя ночь на Земле, а может, то и другое сразу, и они летят над Ла-Маншем, не зная, куда и смогут ли когда-нибудь…
Конечно, Олли забирает стручок, участвующий в замедленной съемке на площадке, оборудованной Клем в гостевой спальне, прямо перед включенной камерой. Ведь на свете не так уж много документальных фильмов, в финале которых муж режиссера кончает жизнь самоубийством, проглотив то самое растение, о котором снимается фильм. Возможно, на этот раз Клем и в самом деле получит “Оскар”. Олли давно не видел растения. Ему следовало бы, наверное, поинтересоваться, как оно там, но он не интересовался. Любопытно, когда его вообще в последний раз интересовало что-нибудь, связанное с Клем, если не считать ее отношения к нему и того, как она на него реагирует? Так или иначе, теперь у растения появился плод. Точнее, плодом это называют только ботаники. Обычные люди назвали бы, скорее, стручком. Такие же стручки бывают у ванили, только этот – крупнее и еще не такой сморщенный. Олли вспоминает, как на какой-то вечеринке Клем рассказывала, что ваниль – тоже из семейства орхидей, ее латинское название – Vanilla planifolia и фермеры Мадагаскара вынуждены опылять ее вручную, потому что самому растению делать это очень трудно. Ваниль цветет рано утром, и, если до конца дня ее не опылить, цветок отвалится и умрет.
