На следующий день Августус рассказал Флёр, что он ее отец и все, чем они там занимаются с Чарли, необходимо прекратить. В тот вечер Флёр жирно подвела глаза черным карандашом и надела почти прозрачное летнее платье в цветочек. Был день рождения Брионии, ей исполнялось восемнадцать, и на ферме затевался большой праздник. Флёр встретилась с Чарли за несколько часов до начала вечеринки в старом садовом домике и попросила его назвать самое плохое действие в сексе. “Самое плохое” в таком разговоре, конечно же, означало и “самое хорошее”. Он выбрал две вещи: анальный секс и изнасилование.
– Сделай со мной и то, и другое, – попросила Флёр. – И не останавливайся, если я закричу или скажу “нет”. Если хочешь, бей меня, неважно куда, я скажу, что врезалась в дверь.
Может быть, Чарли перегнул палку? Когда позже он прокручивал в памяти этот день (а он делал это тысячи раз и каждый раз неизбежно испытывал возбуждение при одном лишь воспоминании, потому что никогда больше не переживал близости настолько сильной и беспощадной, как тогда), он не мог отыскать той ошибки, того промаха, который все разрушил. Она не кричала. Несколько раз она сказала “нет” и попросила его остановиться, но таким тоном, каким человек, не играющий в сексуальную игру, сказал бы “да” и попросил бы продолжать. Было очевидно, что на самом деле она не хочет останавливать его. Возможно, ее расстроило то, что Чарли действительно выполнил ее просьбу и ни словом не обмолвился о том, что не хочет причинять ей боль? Или все из-за того, что он ударил Флёр по лицу? Дернул за волосы? Годы напролет он сжимался от ужаса, вспоминая некоторые фразы, которые произнес в тот день: “Соси хорошенько, сука, и я буду милосерден”, например. Где он вообще это откопал? Чарли долго ломал себе голову, не эти ли слова все испортили. А иногда он думал, что, может быть, по ее мнению, все вышло слишком банально. И только годы спустя он получил ответ на терзавшие его вопросы.
Допустим, в один прекрасный день вы задумались о многозадачности и решили, что в вашей жизни ее могло бы быть и побольше. Допустим, вы могли бы совместить выполнение одной скучной обязанности (скажем, чистки зубов) с выполнением какой-нибудь другой скучной обязанности (например, ежедневного упражнения на укрепление икроножных мышц, когда двадцать пять раз поднимаешься на носок сначала на одной ноге, потом – столько же на другой и потом еще по двадцать пять раз на каждой ноге). Вам кажется, это отличный способ сэкономить время. И в эти две минуты по утрам вы считаете себя покорителем времени – вы как будто провели его и облапошили. И побеждаете в войне, которую ведете со временем. Да вы вообще так привыкли подниматься на носки во время чистки зубов, что теперь уже не можете чистить зубы без этого: ноги автоматически работают, сначала одна, потом вторая. Уже одного жужжания электрической щетки достаточно, чтобы ваши икроножные мышцы начали подергиваться. Вы – собака Павлова. Но это хорошо, ведь вы обманываете время. Ну или так вам кажется. А теперь представьте, что вы достигли такого автоматизма в процессе чистки зубов и одновременного подъема на носки, что теперь делаете это совершенно неосознанно и можете добавить к этим двум действиям что-нибудь третье – и таким образом продемонстрировать, что время у вас под каблуком. Возможно, одновременно с чисткой зубов и тренировкой икроножных мышц вы будете прикидывать, что сделали бы, если бы выиграли в лотерею миллион фунтов. А может, мысленно составлять список задач. Или писать письмо кому-то, с кем давно потеряли связь… Ну как, замечаете ли вы теперь, что ноги ваши поочередно поднимаются на носки? Сколько повторов вы уже сделали? И есть ли вам дело до того, что это действие, подобно многим вещам в вашей жизни, стало настолько неосознанным, что вы уже даже не в курсе, выполняете его или нет? А что еще вы начали делать давным-давно, задолго до подъема на носки, в чем больше не отдаете себе отчета, чего не чувствуете, о чем вообще даже не догадываетесь? И кем были вы сами до того, как забыли, кто вы?
Почти все места в тихом вагоне первого класса заняты. Скай Тернер путешествует инкогнито, ну, условно. Без макияжа и с низко надвинутым на лоб капюшоном лиловой кашемировой кофты она выглядит, скорее, эксцентричной особой, чем знаменитостью, хотя любой, кто смотрит “MTV”, конечно, узнал бы ее – синие волосы и эти ее прославленные скулы. Могут ли обычные люди, которые смотрят “MTV”, позволить себе путешествовать первым классом? Обычно нет, но по выходным билет в вагон первого класса стоит всего на десять фунтов дороже, и, если вдуматься, это хороший повод вовсе никуда не ездить по выходным. Однако для многих десятка – большие деньги. Скай вспоминает времена, когда десяти фунтов в неделю ей хватало на еду и сигареты, если ходить за продуктами в “Лидл”, а за табаком – в “Корабль” на Принц-Альберт-роуд. Можно ли вообще позволить себе ездить на поезде, если ты по-настоящему беден? Вряд ли. Скай даже нос не совала в вагон междугороднего поезда, пока не дала своего первого концерта. И никогда не путешествовала первым классом, пока ее сингл не попал на первую строчку хит-парада. Ну а вообще, кроме Скай, в этом вагоне все равно едут только взрослые и пожилые люди, так что она в полной безопасности.
Поезд останавливается в Ньютон-Эбботе, и в вагон заходит довольно молодая женщина. Она ровесница Скай и тоже прощается с родителями, как и Скай несколько станций назад, только родители этой женщины выглядят по-домашнему: свободные штаны на резинке, флисовые кофты, – и от них наверняка пахнет брюссельской капустой, а мама Скай теперь отказывается носить что-либо, кроме стопроцентного кашемира, льна или шелка. По губам отца новой пассажирки читается через окно фраза “Я тебя люблю”, и женщина достает салфетку, чтобы промокнуть глаза, но, пока родители на нее смотрят, она просто держит салфетку в руке. Она не замечает Скай, потому что слишком взволнована. Бедняжка! Скай пытается послать ей луч любви и еще один – ее родителям, которые теперь, когда поезд тронулся, уходят прочь, взявшись за руки. Скай думает о своей матери, Таш, которая почти перестала выходить из дома, и о своем отце, Карле, которому богатство оказалось противопоказано, потому что оно лишило смысла все его любимые занятия – походы на свалку, где можно отыскать совсем неплохие вещи, или ремонт сломанных гитар, или участие в демонстрациях (например, одному только движению “Оккупай” Карл посвятил целых три месяца), или волонтерство в бюро консультации населения, и так далее: заниматься всем этим было бы теперь смешно и нелепо. Раньше Тернеры всегда злились на богачей, подстрекаемые интернетом, газетой “Дейли Миррор”, телесериалом “А что я тебе расскажу!” и памфлетами “Классовая война”, которые коммунист Майк забрасывал в их щель для почты, но теперь они сами стали богачами, и им больше не на что злиться, кроме разве что на низкие потолки в их новом доме в Дартингтоне, который будто бы сошел с коробки шоколадных конфет, – Скай купила его им за семьсот пятьдесят тысяч. Еще она хочет купить отцу футбольную команду или магазин гитар, чтобы он был при деле, но недавно осознала: деньги заканчиваются, и, если она немедленно не запишет новый альбом и не продаст билеты на новое турне, придется забыть о жизни в отелях и вытурить Грега и его дружков из квартиры, чтобы продать ее; а если дела пойдут совсем плохо, поехать в Девон и сидеть там до тех пор, пока не удастся собраться с мыслями.
