Но до этого, конечно же, не дойдет. Особенно если бухгалтер сможет отбиваться от налоговой службы еще несколько недель, пока на счет не упадет очередная крупная сумма. И пока ей в голову не придут новые идеи. Возможно, она решит записать чужие песни – правда, тогда бóльшую часть денег придется отдавать их авторам, и заодно она растеряет тот небольшой кредит доверия поклонников, который у нее еще остался. В последнее время Скай ездит в Девон к родителям каждые выходные. Это, безусловно, значительно дешевле, чем проживание в лондонских отелях. А еще, с тех пор как Тернеры “лишились” уборщицы, Скай часто навещает их и по средам, чтобы прибраться самой. После лондонской суеты это даже приятно, очень успокаивает. Ну и потом, кто-то ведь должен делать уборку. И к тому же есть родительский сосед, или, если точнее, сын соседа – парню всего двадцать один год, волосы у него белесые, почти бесцветные, и лицо в прыщах, зато ноги – загляденье, и он все время шлет ей эсэмэски…
Скай Тернер пытается послать новой пассажирке еще один луч любви. Та плачет уже в открытую. Скай отводит глаза – уж она-то знает, каково это, когда на тебя таращатся, особенно если тебе досадно плакать на людях. Она снова углубляется в книгу о развитии осознанности, которую порекомендовала Флёр, и читает строчку или две о том, как важно принимать каждый день с любовью и добротой. Попутчица достает белый айфон и начинает набирать сообщение. Бедняжка, она, очевидно, не сознает, что в этом вагоне следует соблюдать тишину, – клавиатура при каждом прикосновении производит щелчки, которые все отключают, как только начинают пользоваться айфоном, а не отключают их только (давайте на секунду будем честны с собой и отбросим прочь осознанность) напрочь охреневшие идиоты. Может, женщина глуховата или что-нибудь вроде того, как друг Грега, который не слышит вообще ничего, кроме отчаянного барабанного боя. Она, наверное, сочиняет послание маме, которая к этому моменту – как пить дать тоже рыдает, и благодарит ее за прекрасные выходные, за йоркширский пудинг и за все такое. (Таш Тернер никогда толком не готовила, потому что раньше это всегда делал Карл, он готовил из продуктов, которые находил на свалке или воровал у окрестных фермеров, а теперь их холодильник ломится от готовых обедов из гастропаба “Маркс-энд-Спенсера”, но вот бабушке Барбс йоркширские пудинги удавались на славу.) Скай пытается послать еще один луч любви, но промахивается, луч отскакивает от стены вагона, перелетает через плечо Скай, выскальзывает в окно и попадает прямиком в баклана, который сушит крылья на ржавой, завалившейся на бок лодке, прибитой к берегу Экса сразу за Старкроссом.
В дальнем конце вагона четверо приятелей громко откупорили бутылку шампанского и возбужденно шумят, обсуждая объем жидкости, который разрешено проносить через пункт досмотра в Хитроу. Плакавшая женщина перестала плакать. Она снова достает телефон. Тап-тап-тап-тап-таппети-тап. Похоже на фальшивую озвучку машинного бюро в черно-белом фильме. Ну ПОЧЕМУ это щелканье так бесит? Ведь оно совсем негромкое. Скай вообще его услышала только потому, что у нее тонкий слух. Она сбрасывает ботинки, подбитые овчиной, и укладывает ноги на свободное кресло напротив. Потом достает блокнот в твердой обложке – ей действительно надо постараться и все-таки написать песню, прежде чем поезд прибудет в Лондон, но кто же может написать песню под эти тап-тап-тап-мать-их-тапы? Скай принюхивается. Она чувствует запах мертвого животного, обернутого углеводами. Превосходно. Какой-то мудила ест пирожок. Скай приходит в голову, что, наверное, будь она сильна в осознанности, то просто не замечала бы ни щелчков клавиш, ни этого запаха. Сидела бы сейчас и думала о чем-то более возвышенном.
За окном взлетает белая цапля и парит над устьем реки в направлении Эксмута.
Белая птица
Мчится
Мимо меня,
Меня
Не замечая.
Чайка
Или другая
Белая птица…
Если удастся это дописать, у Скай получится либо лучшая, либо худшая из всех ее песен. Кстати, в этом кусочке явно угадывается баллада. Скай Тернер никогда не писала баллад. И песен о птицах – тоже. Но на свете существуют классные песни о птицах. Например… А, ну да, например, у тех ребят, которые поют “Я б лучше воробьем был, чем гвоздем”
[28]. Или как там. И еще… э-э… Прежде, чем она успевает вспомнить другие примеры, какой-то тип в тамбуре включает Фила Коллинза. Вот и все. Теперь уже не сосредоточиться. Раз уж все в этом тихом вагоне так шумят, Скай достанет наушники. Она включает “Arctic Monkeys” на средней громкости и представляет себя на каком-нибудь танцполе, она неотразима, и какой-то незнакомый парень, похожий на соседского сына, только без прыщей, любуется ею, и уже этого достаточно, чтобы у него встал так, что заметно даже со стороны. “А он богат, девчат?” – спрашивает Таш Тернер, точнее, ее воображаемая, архетипическая версия, которая точь-в-точь совпадает с реальной Таш.
В этой коротенькой фантазии Скай моложе на пять лет и одета в дешевое серебристое платье из “Топшопа”. Она вдруг понимает, в чем проблема, – честно говоря, понимает это уже довольно давно. Просто не надо было ехать первым классом. То ли дело раньше: были времена, когда она выступала ночью в баре “Корова” в Ливерпуле, а в пять утра уже мчалась обратно в Лондон на поезде, набитом людьми, которые ехали на работу в такую даль, и всю дорогу приходила в себя после экстази. Ее вырвало в туалете раза четыре или пять, и к полудню она выглядела потрясающе: худая, бледная, измученная. У нее до сих пор где-то лежит номер этого парня, хотя она так ему ни разу и не позвонила. С поезда Скай отправилась прямиком на фотосъемку в Спиталфилдс, и стилист приготовил ей двойной эспрессо, приправленный спидами, чтобы она приободрилась. Загвоздка в том, что у нее больше нет жизни, о которой стоило бы писать песни. Теперь если кто и дает ей свой номер телефона, то лишь из-за того, что ему нужны ее деньги, а не она сама. По крайней мере, так вечно твердит Таш. Но даже тогда, вначале, Скай писала именно о своем прошлом, ведь кто же станет писать о настоящем, если в нем есть такие вещи, как: а) наркотики, причем не для веселья, как в молодости, а по-деловому, словно ты президент какой-нибудь компании или чего-то подобного, и доза тебе нужна не для того, чтобы упороться, а чтобы взять себя в руки и прочистить мозги; б) визиты к косметологу стоимостью пять тысяч фунтов и в) невыразимо глубокое одиночество, про которое кому расскажи – не поверят, ведь ты богата и можешь купить себе все, что захочешь.
Скай теперь даже кофеина не употребляет. Вот насколько нереальной она стала. Вот какой непохожей стала на себя восьмилетнюю, которая всем напиткам на свете предпочитала чай с сахаром. Теперь она повсюду таскает с собой пакетики ройбуша и просит стакан кипятку каждый раз, когда мимо проезжает тележка из вагона-буфета. (Еще она таскает с собой ароматические свечи с запахом инжира из магазина “Диптик”, кашемировое одеяло и плюшевого кролика.) Она едет в этом поезде уже несколько часов, а тележки из ресторана все нет и нет. Проводник то и дело сообщает мрачным голосом, что железнодорожная компания приносит извинения за тесноту в вагонах эконом-класса и просит всех убрать с сидений свой багаж, чтобы многочисленные пассажиры, которым не хватило места, могли сесть. Сумка Скай стоит на сиденье. Но рядом нет никого, кому не хватило места. Больше никому не захотелось доплатить десять фунтов, чтобы ехать в первом классе. Неужели никому? И они готовы ехать стоя… В вагон заходит проводник и просит ее вытащить из ушей наушники.
