– Вы записываете видео? Зачем?
И тут Шарлотта Мэй Миллер снимает майку. Лифчика на ней нет. Ее груди маленькие и треугольные. Треугольность подчеркивается еще не до конца сошедшим загаром, ограниченным линиями купальника. Соски у нее и без того твердые, но она поочередно проводит ладонью по каждому, чтобы убедиться в их упругости. Она потряхивает корпусом вверх-вниз, и ее сиськи (наверное, уместно называть их сиськами теперь, когда она перестала вести себя как примерная девочка?) подпрыгивают, как будто она занимается аэробикой на нудистском пляже. Она стоит перед Олли, встряхивает грудью и снимает себя на камеру. Олли надеется, что у него на лице читается ужас. Когда на него направляется объектив, он старается, чтобы ужас на лице был как можно более явным. Вообще говоря, его тошнит, ведь он понимает, что это конец его академической карьеры, как бы там дальше ни разворачивались события. Такому нет никакого оправдания. Олли, но как ты вообще оказался в квартире у студентки в три часа ночи? Чертов придурок.
– Посмотрим, есть ли у него эрекция.
Шарлотта Мэй наклоняется и тянется к ширинке Олли. Он грубо ее отталкивает. Странно, но удар инстинктивно приходится по лицу – то есть по той части Шарлотты Мэй, которая и должна быть голой, а не по другим голым частям, до которых он мог дотянуться, но которые в нормальной ситуации были бы сейчас одеты. А еще он ловит себя на том, что точно так же ударил бы ее, будь она его дочкой. Телефон вылетает из ее руки и приземляется на другой стороне комнаты.
Она кричит.
– Ай! Отпустите!
Она идет за телефоном и на ходу продолжает айкать, инсценируя борьбу.
Олли вздыхает.
– Я ведь стою на другом конце комнаты.
– Вы меня ударили! Ударили студентку! Какая гадость. А перед этим еще и целовались!
– Шарлотта Мэй, пожалуйста. Вы же знаете, что это неправда.
– Ну же, Олли. Олли. Олллиии…. – повторяет она так, словно ей вторит эхо.
– Вы опять на наркотиках?
– Все на наркотиках, мой милый.
– Вы приняли наркотики, да?
– Мне позарез нужен диплом с отличием.
– Я знаю. Послушайте, давайте договоримся. Я поставлю вам пятнадцать баллов сверху, если вы наденете майку.
Вселенная вздрагивает, вздыхает и на мгновение затихает.
Что еще ужасно мило в Джеймсе, так это то, что он никогда не упоминает eBay-комнату. Бриония не заходила туда уже почти три года, но, сколько бы она ее ни игнорировала, комната не способна просто взять и исчезнуть или как-нибудь разобрать саму себя. Кажется, есть какая-то теория о том, что вещей, на которые ты не смотришь, не существует? Ведь должен же стыд в один прекрасный день взять верх над квантовой физикой. Но, к несчастью, Бриония убеждена: за закрытой дверью все тот же бардак, что и в прошлый раз, когда она туда заглядывала. Швейная машинка, на которой она, надо признать, сшила одно лоскутное одеяло, когда пыталась побороть послеродовую депрессию, одолевшую ее после рождения Эша. Разные приспособления для лоскутного шитья: большой резиновый коврик для вырезания восьмигранников, квадратов, треугольников и т. д., острый нож, линейка, зубчатые ножницы – но все это было куплено до того, как Бриония обнаружила, что квадраты для лоскутного шитья можно покупать на eBay ЗАРАНЕЕ ВЫРЕЗАННЫМИ. Ну и, понятное дело, все заранее вырезанные лоскуты, которые она заказала, пропахли сигаретным дымом, а некоторые еще и обросли шерстью домашних животных, так что их сослали в отдельную зону eBay-комнаты. Конечно, можно было бы взять и одним махом выбросить их все, но для того, чтобы до них добраться, Брионии пришлось бы копаться в куче других вещей, к встрече с которыми она пока не готова.
Например, там хранится вся пряжа, которую Бриония купила, чтобы вязать одежду Эшу в последней попытке наладить с ним контакт и полюбить его так, как полагается настоящей матери из яркой детской книжки с картинками или из каталога “Сенсберис”. А вдобавок – вся пряжа, которую она купила, чтобы вязать одежду для себя самой в надежде, что это поможет смириться с тем, что, даже когда Эшу исполнился ГОД, она все никак не могла перестать жалеть о том, что он родился. Но, в конце концов, покупать кашемировые свитера гораздо проще, чем вязать их, хотя в жизни Брионии был период, когда она ходила по магазинам, приговаривая: “Но ведь все это можно связать самой!” Конечно, можно, но она так ничего и не связала. Вот только за недели и месяцы, посвященные мыслям о вязании, потратила кучу времени и денег на выбор и покупку прекрасной пряжи, включая шерсть черной альпаки по имени Сантос. На мотках шерсти было изображение альпаки Сантоса, описание породы и перечень заработанных им наград. Иногда Брионии хочется плакать, когда она думает о Сантосе. Но она обязательно свяжет что-нибудь из его шерсти, честное слово. А пока пускай она полежит в eBay-комнате.
Правда, как-то раз Джеймс все-таки предложил заказать мусорный контейнер, чтобы избавиться от содержимого комнаты. Но разве можно выбросить в мусорный контейнер шерсть Сантоса! Это в голове не укладывается. Куда вероятнее – стать хорошим человеком, и наконец навести в комнате порядок, и, может быть, купить себе кресло-качалку и камин и зимними вечерами вязать прекрасное огромное одеяло для всей семьи, чтобы можно было в него укутываться и смотреть фильмы или брать с собой в дальние автомобильные путешествия. Но разговор о мусорном контейнере привел к разговору о переезде, а тот, в свою очередь, привел к тому, что к ним явилась Эмма, и вот ее-то визит излечил Брионию от послеродовой депрессии. Она купила туфли на шпильках и румяна и вышла на работу. Но, конечно, работа агента по недвижимости не заполняла время на все сто процентов, поэтому Бриония поступила в университет. Депрессии у нее теперь уж точно нет. Но вот eBay-комната по-прежнему пахнет депрессией. Причем не просто депрессией, как таковой, а той самой. Если Брионии когда-нибудь понадобится туда войти, она…
Но ей понадобилось туда войти прямо сейчас. И сейчас там, помимо запаха депрессии, отчетливо угадывается еще один запах.
Смесь леденцов с распустившейся лилией.
– Холли?
Она сидит под старым столом, за гладильной доской, с виду совсем новой, и утюгом – и доска, и утюг тоже были куплены специально ради лоскутного шитья, для разглаживания швов.
– Холли? Что ты там делаешь?
– Читаю.
– Мы опоздаем. Мы же едем к тете Флёр, ты помнишь?
На Холли больше нельзя сердиться, потому что, когда на нее сердишься, она перестает есть. Теперь понятно, что она всегда была склонна к приступам голодания, но Бриония до недавних пор не придавала этому большого значения. Конечно, теперь, когда дошло до того, что ее дочь положили в больницу… Вообще говоря, Холли неплохо смотрится в eBay-комнате. Очередной проект Брионии, на который она возлагала большие надежды, а он провалился. Нечто, что, по ее планам, должно было получиться сверкающим и с иголочки, ну или, на худой конец, винтажным, как та шаль-паутинка из пряжи “Кидсилк” цвета “Ураган” или “Призрак”, небрежно наброшенная на антикварную дверную ручку в каком-нибудь современном альбоме с вязальными схемами. Но нельзя же думать так про родную дочь, и потом, как ни крути, все, что находится в eBay-комнате, включая Холли, – вина одной лишь Брионии. Все это – промахи Брионии. И поэтому-то…
