Кто-нибудь из новичков нет-нет да и пожалуется на смешение в доме разношерстных духовных традиций. Кетки делает аюрведические массажи. Иш, муж Кетки, проводит консультации и по аюрведе, и по макробиотическим диетам, а кроме того, он специалист по акупунктуре и черепной остеопатии. Еда в основном индийская, иногда – аюрведическая, а готовит ее старенькая тетка Кетки по имени Блюбелл. Ее конек – кулфи, индийское мороженое из сгущеного молока, с шафраном и кардамоном, причем она часто придает ему форму далеков
[14]. Да и все остальное тут – гремучая смесь буддизма, даосизма, христианства, индуизма, викканства и Бог знает чего еще. Олеандра славилась тем, что верила “во всё”. Вдоль лестницы западного крыла на стене висит гобелен глубоко религиозного содержания, но никто не может определить, какую религию он символизирует. Даже Пророк, у которого глаз наметан на такие вещи, не понимает, о чем тут речь.
Еще раз заглянув на второй этаж, Флёр спускается по лестнице восточного крыла – так она избежит встречи не только с гобеленом, но и с Белой Дамой, которая часто появляется тут по воскресеньям или после чьего-нибудь ухода “в лучший мир”, – и пересекает библиотеку, где обитают огромные спатифиллумы и каучуконосные фикусы и стоит смолистый, похожий на табачный, запах старых кожаных переплетов. Но Кетки нигде нет, и куда она только запропастилась? Флёр опять заглядывает в оранжерею, потом – на кухню, где отчетливо пахнет пажитником, кориандром и, конечно же, бессмертником, и поливает все их уже в третий раз за сегодняшний день. Повсюду плотно закрытые банки с лущеным желтым машем, красной, коричневой и зеленой чечевицей, четырьмя видами риса, цельным овсом, изюмом и кокосовой стружкой. Силиконовые формы далеков – на месте, но Блюбелл как сквозь землю провалилась. Недопитая чашка чая с бергамотом – на столе, но Кетки и след простыл.
Совести у них нет! В конце концов, нужно еще столько всего спланировать. Кетки обещала наготовить карри для поминок, если Флёр возьмется ей подсобить. Она даже грозилась вызвать из Лондона обеих своих дочерей, те на денек отпросятся с работы и приедут помочь с готовкой. Флёр, честно говоря, на это не больно рассчитывала. Да и сама она в день похорон будет страшно занята, так что… Она тяжело вздыхает. Поднимается на третий этаж, где вдоль коридора тянется длинный ряд гостевых комнат. В комнатах до сих пор висят старинные колокольчики для вызова прислуги, которые Флёр несколько лет назад привела в рабочее состояние. Оттуда она идет на четвертый этаж, где, по задумке архитектора, располагались комнаты прислуги, – “прислуга” и теперь живет там, и иногда посреди ночи звякает колокольчик, если кто-нибудь из знаменитостей перебрал с травяными снадобьями, или достиг просветления, или захотел чашку горячего шоколада. Теперь-то тут, понятное дело, только Кетки, Иш и Блюбелл, но было время, когда и Флёр с матерью ютились в тесных комнатенках в северном конце коридора прислуги. И Бриония, кстати, почти год после исчезновения своих родителей жила в одной из бывших комнат прислуги, пока родители Джеймса не взяли ее к себе. Дочери Кетки, которых Олеандра ухитрилась вызволить из какой-то дыры в Пенджабе, где их неминуемо ждало похищение, изнасилование и принудительное замужество (вы только представьте себе, за мусульманами!), тоже выросли в этом доме. Здесь, в южном конце четвертого этажа, спустя несколько лет к ним присоединился их двоюродный брат Пи, которого тоже спасли, но только совсем от другой опасности.
Никому, конечно, и в голову не пришло позвать Пи готовить карри. Он съехал из своей крошечной комнатки в “Доме Намасте” много лет назад и теперь стал знаменитым писателем, живет в Лондоне. Его старшую дочь тоже вряд ли кто-нибудь решился бы отвлечь от съемок для журнала “Вог” ради стряпни к поминкам. Жена Пи сюда вообще не заглядывает, так что ее кандидатура даже не обсуждалась. Но вот почему бы не попросить Клем, Чарли и Брионию (кровных родственников Олеандры, которые, вероятнее всего, и унаследуют все ее имущество) приехать и помочь с готовкой карри? Пророк, насколько известно Флёр, ни разу в жизни не переступал порога кухни, но ведь в экстренной-то ситуации он, наверное, выручит? Впрочем, есть на свете вещи незыблемые. Проведи ты хоть полжизни в компании просветленных людей, в доме, где от просветления деваться некуда и оно обступает тебя со всех сторон… Да заткнись ты, ради Бога. Флёр закрывает глаза. Просветление – это так трудно и утомительно, она вообще не уверена, что сможет достичь его в этой жизни, но вот немного успокоить ум, пожалуй, можно хотя бы попробовать. Как обычно, когда Флёр пытается притормозить мысли, ее эго надувается от обиды и на долю секунды наступают тишина и покой, но потом все начинается по новой.
Она наконец обнаруживает Кетки – та аккуратно складывает полотенца в процедурной комнате номер три. Можно подумать, Кетки нарочно от нее пряталась.
– Мы еще успеем заказать готовую еду для поминок, – говорит Флёр. – Деньги у нас есть.
Что правда, то правда. Пророк по-прежнему рассылает повсюду эти свои посылки. А еще спасают грандиозные идеи Флёр, которые гигантскими тучами кружат, кружат надо всеми, пока в один прекрасный момент вдруг – раз! – не разольются настоящим ливнем. Денег – вдоволь. Даже появление налоговой инспекции несколько лет назад никак не помешало делу. Тем более что один из инспекторов уехал из “Намасте” с собственной мантрой, медальоном инь-ян, бритой головой и любовью к нуту.
– Это для Олеандры, – говорит Кетки. – Она была бы довольна, если бы…
– Она была бы довольна, если бы ты могла спокойно сесть за стол и без суеты и тревог помянуть ее. Мы понятия не имеем, сколько народу приедет. Ведь еще и пресса заявится. Ну, в дом они, конечно, не станут заходить, но все равно тревог и хлопот из-за них прибавится. Ты же их знаешь. Надо быть ко всему готовым. Ведь сам Пол Маккартни может приехать! Нет, ну он-то, скорее всего, не приедет, но…
– Пол Маккартни, ага.
Кетки качает головой, будто маятником, и сдерживает улыбку. Они с семьей приехали в “Дом Намасте” вскоре после того, как там побывал на двухнедельном йога-ретрите Джордж Харрисон. По крайней мере, об этом писали тогда в желтых газетах. Писали, что Харрисон якобы две недели занимался йогой и медитацией с Олеандрой и какой-то прославленной колдуньей, которую Флёр почти не помнит и которая жила в комнатах с окнами на оранжерею – теперь в них живет Пророк. Флёр смутно припоминает гитары, дым и масло пачули – впрочем, этого в ее детстве хватало и до колдуньи, особенно пока не исчезла мама. А до маминого исчезновения здесь бывали микшерские пульты и диджеи. Флёр помнит, как колдунья вырастила из семечка редчайшее, непостижимое ладанное дерево. Она заговорила его – ну, по крайней мере, так она тогда сказала. Если дом продадут, что случится с ладанным деревом? Ведь никто другой не знает, как за ним ухаживать. Возможно, его приютил бы ботанический сад, но перенесет ли дерево переезд? Надо будет узнать у Чарли.
– Ну так что же? – спрашивает Кетки.
– После поминок часть гостей задержится, посидим у меня в коттедже.
