Бриония разворачивается и направляется к лестнице. Чтобы пойти куда глаза глядят. Чтобы исчезнуть? Вот бы можно было прямо сейчас взять и исчезнуть, умереть… Но так думать нельзя.
– Ты не можешь просто взять и уйти, – говорит Джеймс. – Нам нужно обсудить, что делать дальше. Дети. Дом.
– Не драматизируй, пожалуйста.
– Ты только что переспала с ее мужем. Это, по-твоему, не драма?
– Мам! – кричит Холли из зимнего сада, – когда мы будем делать тыкву?
Джеймс утирает слезу.
– Я отвезу детей к Флёр, – говорит Клем. – Тебе нужно побыть одному.
– Спасибо, – говорит Джеймс.
– Сама я тоже там останусь. Не буду тебя стеснять. Напиши мне, когда немного придешь в себя, ладно?
– Хорошо. И ты мне.
Ой ты Господи! Как прекрасно быть невинными пострадавшими, которые ПОДСТАВЛЯЮТ ДРУГ ДРУГУ ПЛЕЧО и наверняка уже успели обняться. А как же Бриония? Кому ей написать, когда она немного придет в себя? Кто обнимет ее? Олли плевать. Флёр примет свое отвратительное нейтральное выражение лица. Может быть, Чарли… Но он ничего не поймет. Просто супер. Ей срочно нужно выпить.
– Я, по крайней мере, не спала с собственным братом, – вдруг произносит она вслух. – Об этом можешь порасспросить Флёр, когда увидитесь. Помнишь, как они с Чарли были вместе? А потом вдруг разошлись? Ну вот. Я – не единственная в этой семье, кто оказался в постели не с тем человеком. Далеко не единственная.
На этот раз, глядя на Чарли, Флёр на секунду позволяет чувствам захлестнуть ее. Это как если опуститься в горячую ванну после того, как тебя долгие годы не выпускали из ледяной пещеры.
– Чарли, – произносит она, и, в общем-то, можно больше ничего не говорить.
Интересно, они смогли бы разговаривать друг с другом без слов? Наверняка. Но это – потом.
– Расскажи, – просит он. – Что с тобой? Что произошло?
– Нечто очень важное. Ну, мне кажется, что важное.
– Так…
– Так вот. Пророк. Он говорит, что я – его дочь.
– Что?
– Пророк говорит, что мой отец не Августус, а он.
– Как?..
– Моя мать спала с самыми разными людьми. Пророк считает, что мог знать ее за много лет до того, как приехал сюда, и…
Флёр наблюдает за тем, как сознание Чарли ныряет в ту же самую горячую ванну и тут же смягчается. Она наблюдает за тем, как теплая вода смывает чувство вины и тоску последних двадцати лет. Она видит, как он представляет себе их вдвоем, себя и Флёр, идущими по ярко-зеленому холму, в мягких вязаных шарфах, и, возможно, Холли тоже идет вместе с ними. Она видит, как Чарли представляет себе ее прикосновение. Ощущение самых кончиков ее пальцев. Представляет, что теперь ему будет дозволено…
Но постойте. Если так, то почему же он до сих пор, глядя в зеркало, видит, что…
– Это правда? Честно?
Вода в ванне становится холоднее. Ярко-зеленый холм исчезает.
– Да… Нет.
– То есть…
– Он просто хотел сделать доброе дело.
Чарли вздыхает. Закатывает глаза.
– То есть мы все-таки родственники?
– Да. Прости. Но…
– Твою мать, Флёр. Зачем ты так со мной?
– Потому что – подожди, сядь – потому что я думаю, ты до сих пор чувствуешь то же, что и я.
– И что же я чувствую?
Вдох. Выдох.
– Любовь. – И еще один выдох. – Желание.
– Но мы ведь не можем… И не могли все эти годы…
– Пророк дал мне понять, что на самом деле мы можем. Когда он сказал мне, что я его дочь, я почувствовала себя точно так же, как ты сейчас. Поняла, как задыхались во мне все эти годы мои настоящие чувства. Поняла, что продолжала связь с Пи только из-за ужаса при мысли о том, что придется опять идти и находить где-то в мире человека, который не будет тобой. А потом я вдруг поняла. Поняла, что Пророк запросто мог оказаться моим отцом. Что на самом деле это не так уж и важно – кто кому приходится отцом. Я не планирую рожать детей. А ты хотел бы еще детей?
– Ты же знаешь про Холли.
– Я знаю про Холли.
Наступает пауза. Вдох. Выдох. Пусть Вселенная проведет рукой по волосам и разгладит юбку.
– В любом случае, нет, я больше не хочу детей.
Если, конечно… Боже, вся эта история с Изи теперь кажется ему еще более нелепой. Интересно, принимает ли она противозачаточные таблетки. Он даже не спросил. Единственное, что он знал точно, это то, что больше не станет делать ничего такого. Уже тогда, занимаясь с ней сексом, он сожалел об этом. И она тоже спрашивала, правильно ли они поступают, но на самом деле, конечно, ничего такого не имела в виду. Еще она то и дело повторяла: “А как же Никола?” И Чарли вдруг понял: все это – игра, вот что это такое, и эти две женщины дерутся за него, словно он – последнее платье восьмого размера на распродаже, и на самом-то деле он нужен Изи только потому, что достался Николе. Но и Николе она помогла заполучить его только потому, что Чарли был нужен ей самой, вот только ей самой он был нужен лишь в том случае, если его уже застолбила другая, а без соревнования он ей вовсе не интересен, и… И вот она тащила его к себе, втягивала в себя все глубже, как будто бы он цветок, а она – насекомое, отчаянно борющееся за его дешевый сахарный нектар. Но с него довольно. Он и в самом деле…
– Ну вот, – говорит Флёр. – Нам давно не по восемнадцать лет. Так что…
– Что ты хочешь сказать? – спрашивает Чарли.
– Просто я думаю, что реальность совсем не такая, какой ее привыкли считать. Я имею в виду правила, и представления людей о жизни, и то, как, по их мнению, все должно происходить. Кому есть дело до того, что мы брат и сестра? К тому же только по отцу.
– Наверное, закону есть дело?
– Но ведь формально мы с тобой не родственники. В моем свидетельстве о рождении имя Августуса не указано.
– Хорошо…
– Ну, то есть, чтобы доказать наше родство, пришлось бы сделать анализ крови. Но зачем людям заниматься этим? Вдобавок никто ничего не знает. Так что…
Чарли делает глубокий вдох.
– Ты права, – говорит он. – Это кажется таким очевидным, когда ты все вот так разъясняешь.
– Просто у меня уже нет никаких странных ощущений и сомнений на этот счет.
– Да, я понимаю. И у меня, похоже, их тоже нет.
– А раньше мне было не по себе.
– Ведь тогда, в летнем домике, ты уже знала? Когда мы…
– Да, – отвечает Флёр, глядя в пол. – Я очень долго не могла вспоминать об этом, умирала от стыда. Но теперь я ни о чем не жалею. Я думаю, на смертном одре мне хотелось бы вспоминать любовь, и страсть, и безумные ошибки, а не добропорядочную и осторожную жизнь, в которой я всегда и все делала правильно. Я даже не знаю, кем установлены правила, которых мы придерживаемся.
