– Думаю, даже те, до кого дошёл смысл книжки Мартинсена, не представляют, что значит быть единственным маби где-то, где сплошь технократы и ортодоксалы. Нейтралов – и тех, считай, нет.
– Это ты про свою работу? Или про учёбу?
Он не ответил.
– Брэтали, ещё насчёт Мартинсена… Знаешь, он ведь не всё смог изложить в своей книге. Не все свои мысли. Из-за цензуры.
– Он сам тебе говорил?
– Да. И мне кажется… будет справедливо, если ты это узнаешь. Мартинсен считал, что к созданию маби имели отношение психологи.
– Что? – на лице Брэтали отразилось явное недоверие. – Ты ничего не путаешь? Мне как-то рассказывали, что психологи имели отношение к созданию первых нуэ…
– Про нуэ я не знаю. Но профессор получил разрешение работать с «архивом Мабиуса». Доступ к нему есть в основном только у учёных-генетиков. Их прежде всего интересует научная информация. А Мартинсен изучал личные записи доктора. У него создалось впечатление, что Мабиус иногда подразумевает что-то, чего не называет напрямую, недоговаривает…
– Домыслы, – почти сердито прервал Ингрид Сальваторе. – Разве он нашёл какие-нибудь прямые доказательства?
– Не нашёл. Но есть труднообъяснимые факты, и о них Мартинсен как раз написал. «Почему учёные создают аналогичный биологический механизм, но он не работает? Потому что не соблюдается какое-то из условий…» Это условие – участие психологов! И ещё, помнишь: «Но как биологический механизм может оказывать влияние на человеческое «я», на нематериальное начало? И он ли оказывает это влияние?» Это ведь правда: у маби особенный характер и…
– Психологи здесь ни при чём! А то что бы им и нуэ не сделать какой-нибудь «особенный характер»? Но про это речи никогда не было.
– Между появлением нуэ и маби прошло больше ста лет. Возможности психологов за это время могли стать куда шире.
– Всё, хватит. Это какой-то бред… Маби – тайный эксперимент психологов! Если так, они… ещё тогда, восемьдесят лет назад, стали бы интересоваться нами и… – Брэтали запнулся, поняв, что его речь звучит слишком взволнованно. И заставил себя закончить на совершенно спокойной ноте: – Одним словом, бред.
– Мартинсен не говорил об участии психологов как движения. Он предполагал, что с Мабиусом могли сотрудничать всего несколько человек или даже один. И остальные просто об этом не знали…
– Всё, Подкова.
– А ты не расскажешь поподробнее про нуэ и психологов?..
– Нет. Чтобы во всё это углубляться, надо быть сумасшедшим, честное слово. Не можешь сменить тему – помолчи.
Тучи сгустились плотной пеленой. Несмотря на не поздний ещё час, сделалось сумрачно. Расстояние между противоположными стенами, возле которых сидели Сальваторе и Ингрид, было невелико, но из-за полумрака ей показалось, что она видит Брэтали откуда-то очень издалека.
Полуразрушенный, с незапамятных времён неотапливаемый дом, да ещё на такой высоте – плохое убежище от холода. Ингрид поёжилась, подтянула колени к подбородку и крепко обхватила их руками. Брэтали посмотрел на неё пристально, испытующе и немного свысока. Она скорее угадала это, чем разглядела.
– Ты меня боишься? – спросил он неожиданно резко.
– Я? С чего ты взял?
– Не отрицай. Это землепашеский страх перед маби.
– Как… Откуда ты знаешь? Неужели… так заметно?
– Да нет. Разве что слишком уж стремишься следовать последней моде. Но это беда не только землепашцев, которым удалось обжиться в городе. Я просто догадался.
– Ну ладно… Правильно догадался. Я тебе расскажу. Я о твоём прошлом знаю больше, чем ты о моём – как-то нечестно.
– Ты не обязана, – почти безучастно возразил Сальваторе.
– Ну… тут ничего такого… Моя мать была из землепашеского поселения. Не знаю, как ей удалось добиться разрешения на переезд в Джаракас. Чтобы оформить заявку, нужно заплатить приличную пошлину. И не факт, что решение будет положительным. Многие ждут годами и в итоге получают отказ под каким-нибудь якобы законным предлогом. Мой отец – нейтрал. Знакомство у них было недолгое. Может, мама надеялась таким образом укрепиться в городе, не знаю. Но не смогла, не выдержала непривычной жизни. А когда поняла, что беременна, совсем испугалась и сбежала обратно в своё поселение, ничего не сказав отцу. Я родилась там. Через пять лет отец узнал, что у него есть дочь. Кому-то из их общих знакомых мама всё же призналась перед уездом, что ждёт ребёнка. Он захотел нас разыскать. Приехал. Но маму в живых уже не застал, она умерла, когда мне было три года. Он решил удочерить меня, забрать в Джаракас, дать свой офстат и городское воспитание. У родственников меня пришлось отбирать чуть ли не силой. С тех пор я ни с кем из них не виделась. Папа журналист, как я. Точнее, это я – как он. До сих пор живёт в Джаракасе.
– А ты почему здесь?
– Самостоятельности захотелось. А моё прошлое… Понимаешь, с одной стороны я всю жизнь стараюсь от него отделаться. А с другой… не могу вовсе про него не думать. С детства осталось в душе ощущение чего-то тяжёлого, беспросветного. Именно такая в поселениях жизнь. Несправедливо всё это до ужаса… Землепашцы, считай, на треть кормят мультиполисы. Синтезирующие фабрики и спецфермы производят только оставшиеся две трети продуктов.
Ингрид вздохнула, помолчала, точно раздумывая, продолжать или нет. И всё-таки сказала:
– Там ничего не знают, кроме тяжёлого труда. Это в газетах пишут про холодостойкие культуры, про теплицы… На деле растить эти культуры своими руками совсем непросто. И строительство теплиц требует денег. А скупщики платят за продукцию гроши. Сельхозтехника в поселениях почти у всех устаревшая, хуже чем прошлый век. Школы – пародии на городские. Чего удивляться, что там появляются всякие предрассудки. Не обязательно насчёт маби, вообще насчёт всего нового.
– Но в отношении маби – настолько, что нами там пугают маленьких детей.
– Появление маби – результат генных технологий, в этом всё дело. После эксперимента Ватанабэ для землепашцев всё, что связано с человеческой генетикой – больной вопрос.
Себастиан Джесер был не первым, кому пришло в голову организовать переделку людей с целью повышения работоспособности. Ватанабэ Хару в начале правления тоже посетила такая идея. Но широко афишировать её он нужным не счёл. Джесер мог позволить себе это потому, что учёные-фоксовцы ручались за успех «Проекта нуэ», все детали которого тщательно отрабатывались на компьютерных моделях. Ватанабэ решил, долгие теоретизирования ни к чему, и если исследования изначально проводить на людях, результаты удастся получить быстрее. В качестве подопытных использовали не только заключённых. Набор добровольцев объявили среди землепашцев, пообещав за участие награду в виде городского места жительства. Но вряд ли информация о том, в чём предстоит участвовать, полностью отвечала действительности.
Увидев первые итоги эксперимента, Ватанабэ распорядился его прекратить. С основной массой ставших ненужными подопытных хлопот не возникало: один за другим они погибали. Но некоторые оказались более живучими. Кое-кто из них вернулся в родные поселения и провёл там остаток своих дней. С тех пор в сознании землепашцев и поселился коллективный страх перед манипуляциями с генами людей.
