Вода воняла болотом. И, к тому же, попадала не только в сток, но и на пол, который и без того был сырым. Но это мелочи.
Уэсли как следует прополоскал обработанное бельё. Когда развешивал его сушиться на спинку кровати, из камеры напротив раздался оклик:
– Эй, ты! Что, первая ночь в пятизвёздочном отеле?
Флэш обернулся.
У решётки стоял парень, габаритами не уступающий Рокки Костолому. Но, если в лице Рокки явно просматривалось что-то бульдожье, то этот походил, скорее, на хищную птицу. Такую ассоциацию вызывали и круглые немигающие глаза, и крючковатый орлиный нос.
– Тебе повезло, что явился так поздно. А то мы бы тоже устроили тебе горячую встречу. Ну, ничего, готовься. Встретим. Берни Оллз пообещал – значит, так и будет. – Не дожидаясь ответа, этот самый Берни Оллз удалился вглубь своей камеры.
Уэсли ничего не ответил. Только усмехнулся про себя: «Как же, стану я тратить время на подготовку к встрече с тобой».
Сейчас есть дела поважнее.
Например, раз и навсегда справиться с чувством безысходности, какое обычно испытывают, оказавшись в захлопнутой ловушке. Это ощущение, вопреки доводам разума, тошнотворной волной подступило к горлу в тот момент, когда Костолом запер дверь. И сделало то, чего не смог добиться Фрэнк Бонс с его побоями: нарушило отрешённость Уэсли.
Усевшись на кровать, он сосредоточил всё своё внимание на том, чтобы сегодня, субботним вечером тринадцатого августа, его первым вечером в Лабрисфорте, это предательское чувство возникло в первый и последний раз. Паника и безысходность в любой ситуации – злейшие враги.
«Это просто поединок, всего лишь ещё один поединок, в котором тебе предстоит участвовать. Который тебе предстоит выиграть».
Несмотря на кажущуюся сложность задачи, выполнить её удалось. Флэш вновь обрёл пошатнувшийся было самоконтроль, а заодно и уверенность, что это не сиюминутное достижение. И не ошибся. За всё время пребывания в Лабрисфортской тюрьме он испытал, пожалуй, все возможные отрицательные чувства – но не отчаяние.
Отчаяние пришло позже.
Теперь же Уэсли был почти спокоен. Его не оставляла убеждённость: он сможет сделать то, что не удавалось ещё никому – вырваться из Лабрисфорта.
Он попытался как следует припомнить всё увиденное. Мимо скольких «обитаемых» одиночек он прошёл? Первая камера слева – он точно помнил – занята. Напротив неё, кажется, пустая. Во второй справа, соседней с его собственной, тоже кто-то сидит. Во второй слева – никого. В третьей слева располагается, как уже выяснилось, некий Берни Оллз. Последняя, четвёртая слева камера, также заселена: кто-то там стоял у решётки, когда Флэш заходил в своё лабрисфортское «жилище». А вот последняя справа, вторая смежная с ним, не занята.
Уэсли застелил кровать и лёг. Матрас оказался тощим и жёстким, подушка – плоской, как блин. Когда Флэш положил на неё голову, взгляд упёрся в потолок под углом почти в девяносто градусов. В таком положении распухший нос совсем заложило, пришлось дышать ртом.
В камере были исписаны не только стены, но и потолок. Ещё бы – он здесь такой низкий. Встав на кровать, достать можно запросто.
Некоторые надписи выцарапаны на бетоне, некоторые намалёваны краской. Интересно, чем их делали? Ведь у его предшественников, так же как у него у него самого, поначалу не могло быть под рукой ничего подходящего. Какая уж тут писанина, когда даже долбанной зубной щётки нет. Единственное, а оттого удивительное проявление лабрисфортской заботы – рулон туалетной бумаги на бачке унитаза.
Впрочем, что касается надписей, возможность как-нибудь исхитриться есть в любом случае. Например, отломать «язычок» бегунка от молнии на ботинке, и карябать им. Правда, наверняка заодно окарябаешь и собственные пальцы – но если очень хочется оставить о себе память, можно и потерпеть.
Света тусклой коридорной лампочки вполне хватало, чтобы прочесть надписи. Большинство из них – имена и даты вперемежку с матерщиной. Встречались и более пространные изречения: «Не хочу умирать, но не могу жить», «Жизнь – дерьмо», «Билли имел всех вас, суки». Одно из самых длинных изречений гласило: «Пришедший сюда после меня – ты не задержишься здесь надолго. Следующий на очереди».
Но самой странной оказалась другая, совсем короткая надпись. Рядом с окном, на границе потолка и стены, значилось: «Ад.11». Прямо какой-то грёбаный адрес. «Где вы живёте?» – «Тут, недалеко, в Аду, улица Преисподняя, дом 11». Эти буквы и цифры были не накарябаны, а нарисованы, как сначала показалось Уэсли, копотью от свечки. Но копоть бывает тёмно-серой, а цвет надписи – ближе к ржаво-красноватому.
Интересно, что подразумевал автор?..
Ладно, не важно. Флэш повернулся на бок и закрыл глаза. Через несколько минут навалилась тяжёлая дремота. Уэсли не услышал, как некоторое время спустя в другом конце коридора послышался шум. Визер вёл – точнее, тащил на третий этаж полубесчувственного Кейса.
Утренние прогулки на свежем воздухе
Проснулся Флэш от громкого режущего слух звука, похожего одновременно на звонок и на многократно усиленный скрип заржавленных дверных петель.
За клетчатым окошком уже рассвело, но не нужно иметь часы, чтобы догадаться: час ещё ранний. Позже Уэсли узнал точное время подъёма в Лабрисфорте – половина седьмого.
В камере было холодно. Вода из крана текла ледяная. Стараясь унять дрожь, Флэш поплескал в лицо, потом осторожно прочистил нос от запёкшихся сгустков крови.
Вновь пришла на ум вчерашняя мысль о зубной щётке. Единственной возможной, хотя и далеко не лучшей заменой оказалась полоска ткани. Её Уэсли оторвал от серого полотенца, которое Вик накануне выдал ему вместе с постельным бельём. В отличие от формы, полотенце серым было явно не «от рождения». Но выбирать, в любом случае, не из чего.
Слишком затягивать эту пародию на умывание Флэш не стал: лужи в камере не просохнут, наверное, лет сто. Покончив с «водными процедурами», застелил кровать и уселся в ожидании дальнейших событий.
Долго ждать они не заставили.
Послышались шаги и звяканье металла. Время от времени раздавались окрики. Уэсли подошёл к решётке и увидел в коридоре двух незнакомых надзирателей. Один из них держал наготове автомат, другой катил небольшую тележку, уставленную тарелками и кружками.
Дожидаясь, пока очередь дойдёт до него, Флэш вернулся на кровать. Когда надзиратели остановились возле его камеры, он повернулся в их сторону и взглянул прямо в наставленное на него автоматное дуло.
Несколько секунд ничего не происходило, потом тот, что с автоматом, крикнул:
– Остолбенел, мать твою?!
– Не ори, Фил, – перебил напарника надзиратель с тележкой. – Это один из вчерашних новых.
– А, чёрт дери… Живо к задней стене! Такие вот у нас правила, учи, мать твою!
Уэсли выполнил приказ.
