Москалю, так презрительно стали называть мужика бывшие братья, ничего не оставалось делать, как рвануть в родную Россею-матушку. И рванул. Поселился у далёкой родни в заброшенной Никудышкине, с социальным статусом «никуды не нужный».
Емельян был хозяйственным мужиком. Для него главное – земля, а остальное, на его взгляд, приложится. И приложилось. Став фермером, приобрёл гектары, и, к удивлению малочисленного вымирающего ветеранского населения деревни, принялся разводить доселе невиданных в тех краях индюшат.
Развернулся так, что дети стариков Никудышкино прискакали из городов обратно в родную деревню. Здесь всем нашлась работа. И жизнь в деревне закипела.
Люди стали жить, ну, не то чтобы Абрамовичами, а вот Малаховыми «плюс», это уж точно. Все веселы, все здоровы. А если приключался болезненный казус, то, пожалуйста: под рукой лечебного снадобья – завались, тут тебе и лопухи от поноса, и репей от золотухи, лечись – не хочу.
Облагородившись и продрав глаза на ниве плодотворного труда, народ возроптал против порочащего названия собственного места проживания. Посовещавшись, решили малую родину переименовать, положив в основу нового названия главный продукт выпускаемой ими продукции. Деревню Никудышкино переименовали в Индюшкино.
Дружный и работящий здесь проживает народ. Но, как говорится, не хлебом единым…
Среди деревенского населения стали проклёвываться творческие личности. Комиссаром интеллектуального ядра, естественно, был светоч деревенской культуры – завклубом Аскольд Модестович, с неудобной фамилией Троцкий. Коренастый сорокадвухлетний мужик, лысоватый, с небольшим брюшком, порочащим прошлым и большими амбициями.
Из районного центра грешника сослали в деревню по причине неуёмного стремления к женитьбам. На его совести, если таковая у него имеется, лежит не менее десятка разбитых женских сердец. За месяц проживания в Индюшкино многоженец ухитрился окрутить свадебной глупостью двух лучших индюшатниц, выведя тех на целую смену из рабочего состояния, по причине их междоусобной драки на почве ревности.
По распоряжению Емельяна, любителя «Марша Мендельсона» местные мужики препроводили за овин, и там он по-дружески был бит, с товарищескими напутствиями: индюшата не должны страдать из-за его слабости к женскому полу. Троцкий показал себя человеком понятливым, и женитьбы прекратились.
Аскольд Модестович, освободившись, вернее, освобождённый от позорящего человеческую личность недостатка, ударился в творческую амбициозность. Ни много ни мало замахнулся на съёмку фильма об историко-революционных событиях.
Троцкий хотел доказать районным бюрократам от культуры, что не лыком шит, и что его ссылка «во глубину…», является не чем иным, как роковой ошибкой.
В центральной газете Аскольд вычитал:
…объявляется всероссийский конкурс на «ТЭФИ», с призом в двести тысяч рублей среди самодеятельных постановщиков фильмов на историко-актуальные темы…
И он загорелся.
Не теряя времени, раскопал среди местных индюшатников творческие личности, объяснил им суть намерения, и те единодушно поддержали бредовую амбициозность Троцкого. И работа закипела.
Естественно, никаких средств от государства и правительства, и даже от местного поссовета киношный коллектив не получил, но и препятствий им никто не чинил. Режиссёрско-артистический коллектив принял решение: в процессе работы над фильмом обходиться собственными подручными средствами.
Рабочую площадку для постановки фильма предварительно обговорили с главным индюшатником деревни Емельяном Усатым, дабы его многочисленные индюшиные табуны не толклись на съёмочной площадке и не мешали творческому процессу.
Фермер поддержал инициативу земляков в постановке фильма, однако денег на мероприятие не дал. Хозяйственный мужик в киношную затею не поверил, однако место для съёмочной площадки выделил удобное, с красивым видом на реку, и даже отдал в безвозмездное пользование проржавевший металлический вагончик, за ненадобностью выброшенный им на свалку.
Киношники изнутри обклеили вагончик принесёнными из дому старыми газетами, придав ему жилой вид. Намалёванное масляной краской на ржавом листе железа интеллигентно-загадочное слово «Киностудия» проволокой прикрутили над входом. Получилось красиво, официально и по-рабочему.
Съёмки назначили на девять часов утра в субботу. В рабочий день отрывать людей от работы Емельян запретил. Посовещавшись, творческий коллектив постановил: за два выходных – субботу и воскресенье, съёмки закончить. Работать без отдыха и перерывов на обед. Еду участникам творческого процесса согласились приносить родственники.
Господин Троцкой олицетворял собою «триаду»: режиссёра, постановщика и оператора в одном лице. Взгляд у мужика на осуществление задуманного им фильма выливался в абстрактный экспрессионизм, где реальность представлялась в форме абсурда. Поступки героев противоестественны и алогичны. Троцкий был большим оригиналом.
Сюжет должен был отобразить трудный застеночный период жизни Ильича и его соратников. Остов централа с целью экономии средств, а если конкретно, то полного их отсутствия, изготовили из тесин, обклеили их бумажными обоями с намалёванными на них мрачными серыми каменьями. Получилось совсем неплохо. Высота равелина не превышала трёх метров, камера выше не поползёт. Нечего ей там делать. Драматическое действие должно разворачиваться у подножия каземата.
На переднем плане разместился обшарпанный годами и совнаркомовскими заседаниями стол. За ним на стуле сидит исполнитель роли Сталина – заведующий разделочного цеха, которого даже с натяжкой нельзя назвать похожим на вождя. Был он лыс, пузат, имел луноподобное лицо и свисающие едва ли не до самой рубахи запорожские усы а-ля Тарас Бульба, с единственной разницей: у этого отсутствовал оселедец. «Артист» причинял постановщику, то есть Троцкому, немалые неудобства.
– Вождь был грузином, а не казаком, – приводил он резонный довод «Бульбе», однако тот на подобные мелочи не реагировал.
– Хто тибе такое казав? – спокойно вопрошал новоявленный вождь. – Ты шо, его батька?
Троцкий мог бы заменить Сталина Лениным, в смысле, что Ильич, то есть исполнитель, был на самом деле чистокровным грузином. Правда, щуплой внешности, но с отличительными национальными атрибутами: горбатым шнобелем и шапкой смоляных кудрей на голове. Однако, как и Сталин, в свою очередь упёрся, и ни в какую не желал изображать Виссарионыча.
Грузину, электрику коптильного цеха, до умопомрачения нравилась роль вождя мирового пролетариата. Особенно великолепно ему удавался Ленинский жест с выбрасыванием руки с горизонтально протянутой вперёд ладонью, изображая решительность борьбы и непримиримость к врагам мировой революции. Второй рукой он умело хватался за вырез жилетки, отчего ещё больше походил на сценический образ.
Троцкому приходилось терпеть капризы исполнителей. Дублёров-то у него не было. Этих и то едва наскрёб. Желающих сниматься в кино полдеревни, хоть отбавляй, да никто из них не мог работать перед камерой. Вот и приходится мириться с тем, что в наличии. Ленину пришлось на кудри натягивать капроновый носок, изображая лысину, а вот со Сталиным совсем худо. В деревне не нашлось ни единого парика, а ехать в город времени не было, да и денег жалко.
