– Нет, – я вырвал у Лонолона свою руку. – Это ты сделал мне больно.
– Прости, – тихо произнёс он, – не я. Ты сам.
Он снова был прав, но какое это имело значение? Не знаю, сколько мы стояли, глядя друг на друга. Потом Лонолон сказал:
– Всё меняется, но ничто не исчезает бесследно. Я всегда буду с тобой.
Я хотел попрощаться с ним иначе, чем (я заранее знал) сделаю это. Тоже сказать что-нибудь доброе. Но одно из моих противоречий – совершенно ненужная сейчас, глупая уязвлённая гордость – не позволило мне поступить так, как подсказывало моё хорошее, любящее противоречие.
Ростом я был выше Лонолона, и вздёрнул подбородок, чтобы скрыть выражение своих глаз. А через мгновение развернулся и со всех ног бросился бежать. Прочь, прочь. Со слезами, застрявшими в горле, с болью в груди, разрывающей сердце на куски.
В одиночестве пробродив вокруг Лэйтерлона вечер и ночь, наутро я вернулся в город. Но не за тем, чтобы в последний раз увидеть его красоту. Его свет нужен был мне совсем для других целей.
Почему Лонолон уверен, что я никогда не стану похожим на нигдеанцев? Он не может знать наверняка. И если мне всё-таки удастся – не нужно будет ничьё согласие, разрешение или помощь. Я, так же как жители Нигде, покину материальный мир.
О многозначной природе лэйтерлонского сияния я догадался ещё во время первого визита в Город Света. Но возможности проверить предположение, задать вопрос Лонолон мне не дал.
Что ж, придётся полагаться на собственную интуицию.
Всегда ли город был тем, что он есть теперь? Или нигдеанцы превратили свою столицу помимо всего прочего в гигантское хранилище знаний уже после того, как оставили и её саму, и эти знания? Это мне неизвестно. Не сомневался я в одном: если мне и в самом деле под силу усвоить хотя бы часть накопленного нигдеанцами опыта, сделать это я смогу только здесь, среди зданий и световых лучей Лэйтерлона.
Я пересёк город из конца в конец, потом вернулся назад, туда, где, по моим ощущениям, должен находиться центр. Пытаясь уловить в ассиметричном расположении домов некую закономерность, остановился между тремя особенно высокими так, что один оказался прямо передо мной, а два других – по правую и левую руку.
Я зажмурился, постарался успокоить мысли и сделать свой разум предельно открытым – как в те моменты, когда общался с Лонолоном, не используя слов. Почему-то сейчас это было особенно трудно. В голове вертелись сотни мыслей, но я старался за них не цепляться – и в конце концов почувствовал, как моё восприятие меняется.
Открыв глаза, я видел уже не лучи света и не дома. Зрение отражало окружающую картину как потоки движущихся, сменяющих друг друга знаков нигдеанского языка. Это, конечно, была иллюзия, порождённая несовершенством моего сознания. Но, получается, даже несовершенное сознание способно не просто прикоснуться к информационной реальности, а шагнуть в неё.
Я вытянул перед собой руку и отстранённо, словно то, что творится с моим телом, больше меня не касается, наблюдал, как лэйтерлонский свет-энергия-информация течёт сквозь ладонь. Иллюзия, снова иллюзия… На самом деле происходящее не имеет к видимому миру никакого отношения.
Ощущение времени исчезло. Но настал миг, когда я понял, что дошёл до какой-то границы: либо отступлю теперь, либо для меня всё просто закончится – всё вообще.
И я отступил. Может, это была трусость, или слабость. Может, я потерял единственный шанс на освобождение, которого так желал по пути сюда… Я выбрал жизнь. В отличие от нигдеанцев.
Позволив своему разуму вернуться в естественное состояние, я без сил рухнул на землю лицом вниз и неподвижно лежал до тех пор, пока не почувствовал, что снова могу двигаться. Потом перевернулся на спину и, глядя в серое небо, рассмеялся. Веселья в этом смехе не было. Но почему-то я не мог сдержать его.
Всё-таки Лонолон прав. По моей ли собственной вине, или по объективным причинам, перемен, которые сделали бы меня похожим на жителей Нигде, со мной не произошло. Я остался самим собой. Но какое это имеет значение?
Наследник забрал столько наследства, сколько смог. Этих знаний, этой силы мне хватит вполне.
Будущее действительно со мной…
Всё ещё смеясь, я поднялся на ноги. Мы с Лонолоном годами пешком ходили по планете, когда можно было…
В следующее мгновение я стоял уже не посреди Лэйтерлона, а у подножия Гор. Голова слегка кружилась. Но не обращать же на это внимание? Преодолеть огромное расстояние оказалось совсем просто… И так же просто было вернуться обратно. И перемещения по планете – не предел возможностей. Далеко не предел.
Мир Нигде уходил. Теперь признаки этого ухода стали для меня очевидны. Как я раньше не замечал, что окружающая действительность словно бы медленно тает?
Смотреть на это было тяжело. Тяжелее даже, чем на лежащий в руинах Оррэ-Гилви. Нигде стал для меня родиной, не второй, а первой. Но… я выбрал жизнь. И вынужден был его оставить.
Нигдеанцы давно не путешествовали по космосу. Но когда-то они это делали. Сначала как мы, с помощью кораблей. А позже материальные технологии стали им не нужны.
Получится ли у меня совершить мгновенный переход через космическое пространство? При этой мысли в сердце шевельнулся страх, но я его проигнорировал. Нельзя бояться. У меня нет такого права. Тем более что ответ на этот вопрос мне известен.
Я смогу уйти с Нигде. И – я смогу больше. Зачем отправляться на какую-нибудь из существующих планет, когда я знаю, как сделать реальностью собственный мир – и планету, и звезду, и само пространство, в котором они воплотятся… Неплохое испытание сил – перед тем, как взяться за выполнение другой, самой важной задачи.
До отбытия я мог бы ещё раз увидеться с Лонолоном, но не сделал этого. Он, видимо, догадывался о моём настрое и тоже не стал искать встречи.
Покинув Лэйтерлон во второй раз, я заставил себя как можно меньше думать о собственной боли. Конечно, я не был так самонадеян, как прежде, и не считал, что полностью контролирую свои эмоции. Но всё же ощущал некоторое спокойствие, и спокойствие это дала мне… ненависть.
Это удивительно, ведь обычно ненависть вынуждает терять голову. Но не в моём случае. Меня она заставила думать и искать пути решения.
Я возненавидел хаос. Хаос, который побудил нас начать войну, который ввёл в заблуждение даже мудрых нигдеанцев. Хаос будет продолжать разрушать мир до бесконечности – если не истребить его раз и навсегда. И я это сделаю.
Как привести замысел в исполнение, я уже знал. Оставались лишь небольшие препятствия. Во-первых, конечность моего существования. Но древние нигдеанцы тоже были смертными. И у них имелись способы продлевать свою жизнь, которыми я и воспользуюсь.
Во-вторых… Выполнение моего плана требует исчезновения старого мира. Я буду вынужден уничтожить не только опустошённые войной планеты, но и несколько сотен тех, жизнь на которых достигла – или потенциально может достигнуть – разумной организации. И оставшихся вселенских космополитов тоже. Поначалу это обстоятельство меня смущало. Но, с другой стороны, на войне я совершил столько убийств, что тяготиться этими не имеет смысла.
