… С северного конца перрона, где скучилось десятка три рабочих, раздался дружный продолжительный хохот – так громко, что присутствующие на Стрелке люди с интересом посмотрели в их сторону.
Трактор С-80 «Сталинец». Слева Свинков В. С., справа Калинин Н.
Любопытные, а их оказалось немало, заспешили к весельчакам в надежде услышать новенький анекдот либо не известную доселе чью-то шутку. Здесь на перроне другой мастер леса Карпухов Федор Алексеевич рабочим своего участка выдавал рукавицы. Настя Палагина померила свою пару и недовольно пробурчала:
– Аба-а, какая широкунная?
А проходящий мимо нее балагур Чумаков согласился:
– Ага, как ты…
– А как я работать-то буду в таких? – обернулась Настя. Но Чумакова уже не было, смешался в толпе хохочущих.
III
Жилистого бригадир-механика Царегородцева окружили любители хохотнуть. Польщенный вниманием, механик рассказывает:
– И вот пришел он в выходной день ко мне и просит: «Петр Георгиевич, будь человеком, помоги, в хлеве поросенок центнера на три, надо бы его завалить. Я один такого не осилю. Тут человеков пять надо, ты возьми кого еще покрепче и приходите. Я уже хряка-то привязал, пока он спал».
– Это про кого рассказывают? – спросил подошедший Чумаков.
– Про нашего чудака Тольку Василькова, – ответил вальщик леса Ялагин.
– А чего случилось-то?
– Тише, сам слушай!
Царегородцев Петр, ухмыльнувшись, продолжал:
– Вот взял я еще четверых мужиков, и мы пришли ко двору хозяина. Главное дело, никто не отказался придти, ведь по обычаю всегда бывает жареная печенка и, само собой, выпивка. Хозяин поросенка ставит условие: «Мужики, я вас закрою снаружи и, пока вы в окно яйца не выбросите, не открою». Вот зашли мы в хлев с необходимым инструментом. Толька нас закрыл на запор, и слышим – калоши на его ногах быстрехонько зашлепали от хлева. В хлеве со свету темно. Ждем, когда глаза привыкнут, а сами оглядываемся, чтоб хряк за ногу не цапнул. Когда пригляделись, стали поросенка искать – нет поросенка, вместо него петух за ногу привязан. Пропала надежда на жареную печенку. Ну, конечно, в первые минуты нам было не до юмора, не знай бы что сделали с этим затейником, ведь из хлева выбирались через узкое окно. Но со временем отошли, теперь вот, смеемся. Люди, будьте бдительны, Васильков не дремлет! – выкрикнул рассказчик и засмеялся добрым, здоровым смехом.
Чумаков тоже хохотал, не стесняясь беззубого рта. Он вдруг громко попросил:
– Петр Георгиевич, а расскажи, как Васильков на рыбалке заболел?
– Что рассказывать, ну, заболел человек, ну, принесли мы его в поселок. А дело было так. Зимой на озере Большое Окунево, в четырех верстах от Карасьяр, мужики в выходной день рыбачили. Кто топором лунки рубит – рыбу пугает, кто буром лед сверлит. Народу полно, вокруг шутки и смех. Учительница по фамилии Ершова – куда муж, туда и она. Ходит в телогрейке, валенках, шапке-ушанке. Вот она поймала ерша, маленького, колючего, всего в слизи, обрадовалась и громко кричит мужу: «Володь, Володя, я твоего брата поймала!» Рыбакам от такого возгласа смешно и весело.
Взрослые и школьники ловят на блесну ершей и окуней. Один Толя Васильков бродит от лунки до лунки без рыбы и все думает: «А ведь до дому-то целых четыре версты пешком топать».
После полудня зимнее солнце закатилось за черную стену леса, снежинки на льду заискрились холодным синим блеском. И Васильков во всеуслышание заявил: «Домой пойду, что-то у меня не то… и сердце не так брякает!» И ушел. Через некоторое время с места снялись Кубарев Иван, Царегородцев Петр и другие. Покинув ледяное поле и ступив на покрытую снегом землю, мужики увидели лежащего Василькова. Он не реагировал на вопросы. Рыбаки поохали, да делать нечего – человеку плохо, надо нести домой. И вот Царегородцев с Кубаревым понесли больного поочередно на спине, как носят детей в садик. Шли лесом, а седок чуть дышит и молчит. Наконец, пришли в поселок, дойдя до столовой, положили его на ступеньки крыльца, чтоб передохнуть, а Васильков вскочил и на ходу крикнул: «Спасибо, мужики, мне теперь до дому рукой подать!»
Автор этих строк изменил вторую часть фамилии этого чудака по необходимой на то причине.
Сменный механик Царегородцев Петр Георгиевич.
Васильков работал слесарем в гараже, потом в цехе хвойной витаминной муки, работал хорошо. Он прекрасный семьянин. Невысокий рост и худощавость в нем компенсировались удивительной оригинальностью. Он не кончал театральных училищ, но от природы наделен талантом актера. И если он что-то импровизировал, то это было на полном серьезе, без тени улыбки. Ему верили и попадались на удочку даже «рыбы» солидные, из числа больших начальников, а особенно дети.
Во время, когда еще строили цех мукомолки, к нему подошел маленький Сережка Дружинин и спросил:
– Дядя Толя, а что за механизм вы тут строите?
Васильков важно отвечал:
– Завод строим, будем конфеты выпускать!
Сережка с утра до вечера сидел, смотрел и ждал. А когда завод запустили, и в мешки посыпалась хвойно-витаминная мука из еловой хвои и сена, на корм животным, мальчик спросил:
– А где конфеты?..
– Извини, Серега, варенье не завезли!
На перроне кто-то крикнул:
– Вон наш начальник лесоучастка идет!
На Стрелку шел Тебелев Иван Михайлович. Начальник двигался вразвалку. На нем перешитая плащ-палатка, казалось, она накинута на двух крепких мужиков. Кто знавал Ивана Михайловича, мысленно представляет Тебелева в форме японского борца сумо – голова большая, лицо красное, мокрое, щеки на плечах, мешкообразный живот.
Поселковый столяр Чечевин Николай Иванович говаривал: «Мужику с такими габаритами даже в самом большом шифоньере не спрятаться».
Что только не делает природа с человеком, особенно эта – моторная функция кишечного тракта.
Американцы хвалятся своими тяжеловесами, у них некоторые весят по четыреста килограммов, самостоятельно передвигаться не могут, кранами поднимают. Ну и что из этого положительного? У нас чуть полегче, так они сами работают, производством руководят.
Мало кто знает, что, будучи на фронте, Тебелев лихо запрыгивал в люк своего танка, не задевая краев. Есть поверье: ветлугаи, омытые светлыми струями быстрой реки, – народ крепкий, выносливый. На ее берегах рождались и герои, и таланты.
Иван Михайлович родился на Ветлуге, в деревне Бахарево Воскресенского района Горьковской области. Это уж потом отец Михаил увез его жить в лесоучасток Кума, что был в семи километрах от Козикова.
