– Ты, Вася, ещё совсем мал, дверь на улицу не открывай. Мороз за нос схватит! Понял?
– Ага.
– Вот грызи сахар и смотри в книжках картинки, а придёт мама, спросит – где я, скажи, что ушёл к Валерке задачи решать. Понял?..
– Ага.
– Я вышел во двор, отыскал самодельные лыжи. Мне их отец топором вытесал из берёзового кряжа. Из сыромятины сделал крепления, а вот резинок под подошву не нашлось. Без них валенки скользили, под подошвы налипал снег.
Валера ждал во дворе, нетерпеливо перекладывая ружьё с одного плеча на другое. Холодный ветер посвистывал в стволе, обжигал лицо и руки.
Вдруг входная дверь широко растворилась; на крылечко вышел полураздетый Вася и заявляет:
– Парни, возьмите меня на охоту.
– Что ты, иди скорее домой! – закричали мы в один голос. Поймает тебя в лесу заяц и напинает!
А братец стоит спокойненько, топчется, с ноги на ногу переминается, мороза не чует и говорит, шепелявя:
– А зачем ты, Лёнька, папину сапку одел?
– Не твоё дело, марш скорее на печку. Валер, какое сегодня число? – спросил я у друга.
– Сегодня девятое января.
– Вот вернусь с охоты, – говорю Васе, – выпишу тебе девять «порций», чтобы на улицу раздетым не выходил.
А Васька песню запел:
– Ты сегодня мне поднёс куласёк под самый нос…
Сразу за посёлком начинается лес. Великаны – сосны в снежных шапках. А на берёзки смотреть жалко, стоят они в белом ситце и дрожат от холода.
Зайцев в большом лесу нет. Заяц любит молодые осиннички. Следов тут много. Они, следочки-то, сплетены в тропы, снимай лыжи и иди – не провалишься. Мы продираемся через колючие кусты. Заяц не дурак – далеко нас слышит, на глаза не показывается. Иду за Валерой, у него лыжи настоящие – охотницкие, но и они вязнут в снегу. Мне за ним всё полегче, однако, едва успеваю. Мой приятель остановился и недовольно говорит:
– Ну чево ты медленно шевелишь своими досками?
– У меня снег на лыжи налипает, а под подошвами шишки.
Валера осмотрел лыжи, покачал головой.
– Как ногам не скользить, без резинок на лыжах не ходют. Ладно, найду тебе резинки и, помолчав, спросил:
– Лёнь, а шапка на тебе Михаила Васильевича?
– Ага, его шапка.
– Хорошая ушанка, вон сверху коричневым хромом обшита, я бы себе такую купил.
– Такую шапку не найдёшь. Она больших денег стоит, – похвалился я. – Отец её из Чебоксар привёз, одевает только по праздникам.
Долго мы бродили по кустам, но ни одного зайца не увидели. Не получилась охота.
Я другу предложил:
– Давай постреляем и пойдём домой.
– Можно, – ответил он и, поискав, во что пальнуть, разочарованно сообщил, что в кустах мишени нет. – В следующий раз с сбой прихватим консервную банку.
– Ого! – возмутился я. – Жди следующего раза. Нет, уж. – Есть мишень.
Отмерив, двадцать пять шагов, я повесил на сук шапку, обшитую коричневой кожей.
Друг научил, как целиться, подал мне ружьё, а сам отошёл назад. Я крепко сжимал голыми ладонями тяжёлое ружьё, неумело наводил ствол на мишень. Пальцы обжигало холодом. Приклад для меня оказался длинноватым, и, уперев его в плечо, я едва доставал до курка кончиком пальца.
– Не качай стволом, – советует Валера. – Ну, стреляй, не тяни резину, шипит он.
А я всё не могу пальнуть. В один момент представил себе, как ударит в плечо, как зазвенит в ушах после выстрела. Но вот, наконец, я поборол страх и нажал на курок. Из ствола вырвалось пламя, приклад больно ударил в щеку, в плечо… Я лежал на спине. Меня словно сдуло с того места, где только что стоял.
– Ох-хох-хох, – гоготал Валерка. – Ой, не могу, держите меня. Ну и мазепа.! Разве так стреляют? Счас покажу, как надо.
Валерка снял лыжи, распинал вокруг себя снег, перезарядил ружьё и выстрелил. Шапку отбросило в сторону, мы побежали к ней, стрелок поднял «трофей» и громко крикнул: «Вот как надо!»
Я глянул на шапку – и мурашки побежали по коже. Сноп дроби прошил её насквозь. Через кожаный верх из многочисленных дыр торчала вата. Поздравить друга с метким выстрелом язык не повернулся. Закрутились, завертелись в голове мыслишки. Что теперь со мной сделает отец?..
На масленицу родители мои засобирались в гости за Ветлугу на родину мамы, в деревню Анчутино. Конь запряжён, гостинцы уложены в сани. Отец зашёл в дом переодеться. Достал с полатей белые, в те времена модные, чёсанки, надел пальто и стал искать новую шапку. А её нет. Всё в доме обыскал. Матушка и говорит:
– Некуда шапке деться. Не иначе, как домовой спрятал!
Уехал папа на праздник в старом малахае.
Как-то под весну мать пожаловалась:
– Миша, что-то холодом из подполья тянет, картошка мёрзнет. Наверно Пират под сенями дыру прокопал.
Отец взял лопату и полез под сени. Там темно и тесно. Лезит он, кряхтит и ругается. Вдруг рука его на что-то мягкое оперлась. Присмотрелся – шапка! Удивляется: его с кожаным верхом шапка у собаки вместо подушки.
– Марусь! – кричит снизу отец. – Шапку нашёл.
– Во-во, – отвечает мать. – Говорила тебе, домовой спрятал.
Вылез отец из-под крыльца, ушанку разглядывает, а в ней дыр не сосчитать.
– Тут не домовой поработал. У нас в семье только один охотник – Лёнька шапку расстрелял. – Сказал отец.
Я из школы пришёл. Он мне шапкой в нос тычет:
– Сознавайся, твоя работа?
– Не помню я…
– Ах, не помнишь?.. Ну, сейчас враз вспомнишь!
Снял он с полка сыромятный ремень, мне велел на скамейку лечь. Скамейка длинная, широкая, её на свадьбы одалживают.
Вот лёг я, а отец спрашивает:
– Ещё не вспомнил?
– Нет, вроде бы, – ответил, а сам хнычу. Про себя думаю: «Ничего, потерплю, он больше двух-трёх раз не ударит. Не первый раз воспитывает».
– Васька, ты где? – шумит строгий родитель.
– На кухне я, молочко пью, – отозвался брат.
– Иди сюды… Вон, видишь, Лёнька шапку расстрелял, сколько ему «выписать»? – спрашивает.
Васька посопел носом, вытер с губ и подбородка молоко рукавом и тоже спросил:
– А какое седни число?
Отец глянул на численник.
– Ну, двадцать восьмое марта, – отвечает.
Ваське льстит, что с ним советуется родитель, он дал ответ:
– Зачем гадать, вот и выписывай двадцать восемь.
– Ты что, Васька, сдурел? – взвыл я. – Это же много!
