Было воскресенье. Сентябрьский ветер играл пожелтевшей листвой, раскачивал ветки кустов. За нашим домом, до самого леса, картофельный огород. Здесь, в огороде, стоит банька – хорошая мишень для испытания. В лесных краях возле бань стреляют на пасху. Как-то один старик мне разъяснил: «Это чтоб чертям было тошно. Перед воскресением Христа выстрелами пугают – всякую нечисть».
И хотя до пасхи ещё далеко, мы подошли к бане. Хлебным мякишем прилепили к стене бумагу. В середине её углем нарисовали рогатую мордочку чёрта.
Отмерили сорок шагов. Для стрельбы с упора положили чурбак.
Валера зарядил ружьё, хотел стрелять. Но кузнец попросил быть первым:
– Дай-ка, сначала я вдарю?
– Нет, я! – заспорил я.
Антон вытащил три спички, одну надломил. Стали тянуть жребий – кому стрелять. Удача выпала Валерке. После выстрела побежали к бане.
– Куда метился? – спросил кузнец.
– В чёрта – по рогам.
– Ни черта, ни одной пробоины нет, даже рога не зацепил, – упрекнул стрелка кузнец. – Дай-ка теперь я вдарю.
– Нет, я – сказал я.
Опять потянули жребий – выпало стрелять Валерке. И снова на рисунке пробоин нет.
– Ну и мазила, – покачал головой Антон.
Мне в руки дали ружьё, стал целиться. Волнуясь, вспомнил первый выстрел по отцовой шапке, и как больно ударило по скуле прикладом. Однако без лыж-то на ногах стою крепко. Жму на спусковой крючок, а выстрела нет. Наконец, дошло, что жму на скобу рядом с курком. А мужики рядом посмеиваются.
– Может, всё-таки стрельнёшь? А то пока дулом качаешь, баня-то убежит.
Грохнуло. Побежали. Две дырки есть: «Это же надо, лучше Валерки пальнул и с ног не упал»!
Потом стрелял кузнец, и он заявил:
– Плохо дело, мужики. Ружьё не «варит» – дробь рассыпает по сторонам. Для этого ствола обычные заряды не подходят, надо специально подбирать соотношение пороха и дроби.
Кузнец сел на лужайку, вытащил из карманов свёртки. В одном порох, в другом, дробь-самокатка. Рядом с ними появились гильзы, капсюля, пыжи. Антон Анисимович насыпал в гильзу три напёрстка пороха. Сверху положил пыж, утрамбовал это, положил несколько мерок самодельной дроби и заткнул кусочком бумаги, затем встал, отряхнул колени. Зарядил ружьё своим патроном и выстрелил. На этот раз попадание было лучше, но результат, по мнению стрелка, оказался ещё недостаточно хорошим.
– Три напёрстка маловато, – произнёс он. И в следующий патрон всыпал пять напёрстков дымаря.
Кузнец так же не спеша, встал на ноги, размял тяжёлое грузное тело. Поправил на животе ремень и стал наводить дуло на чёрта. За свой век Антон пострелял много. Стрелял из ружей разных систем и среди охотников слыл не только метким стрелком, но и человеком бывалым. «Вот и к этому ружью надо подход найти, распознать его характер и возможности», – мысленно рассуждал кузнец.
Он поточнее прицелился и нажал на спуск. На этот раз так грохнуло, что люди повысовывали из окон головы: «Неужто – гром в сентябре?» И от грома этого кузнеца как кувалдой с ног сшибло, мотая башкой, приходя в чувство, он деловито заметил:
– Три напёрстка маловато… пять многовато. Ну, ничего, всё равно своего добьюсь! Найду подход и к этому ружью.
Дробь на косача
В кузнице жарко. Антон Анисимович работает в брезентовом фартуке, накинутом на голые плечи. Правой рукой кузнец переворачивает щипцами раскалённые железки. В левой держит совок и подкидывает в огонь уголь. На плечах кузнеца, где рваный багровый шрам, обильно выступил пот.
– Ну что, Лёнька, на паляшей-то ходишь? (старинное название тетеревов), – весело спрашивает Антон.
– Нет, мамка ружьё в шкаф спрятала. Это чтобы после утренней охоты на уроках не спал. И дроби-то у меня вовсе нету, – пожаловался я.
– Это точно, дроби в магазине нету, – согласился дядя Антон.
Он зачерпнул ковшом из ведра воды, отпил несколько глотков, прополоскал горло и сплюнул в горн. Вода обожглась, зашипела, и облачко лёгкого пара повисло над потолком.
– Да-а, дроби нету, – повторил кузнец. – А я дробь сам катаю.
– Как это? – удивился я.
– Вот, гляди.
Антон Анисимович достал из-под верстака чугунную сковороду и положил её на угли. Бросил на сковороду мелко нарубленные кусочки свинца, а на них положил вторую сковороду, чуть меньшую и стал двигать её в разные стороны. Кусочки свинца начали округляться, постепенно принимая сферическую форму дроби.
– Здорово, гениально – такой дефицит и покупать не надо! – воскликнул я, – но дробь такого диаметра для тетерева крупновата будет, такой только волков стреляют.
– Чего там, пойдёт и по косачам. Одной такой угадаешь и сшибёшь палеша. На вот, бери себе горсть, – предложил кузнец.
От такого подарка охотник не откажется: «Заряжу себе три патрона – мне и хватит, – а на большее пороху нет», – рассуждал я.
– Так, говоришь, мать ружьё спрятала? – участливо спросил Антон. – Значит, плохой ты, Лёнька, разведчик. Бывало, моя мать тоже ружьё прятала в сундук и по месяцу не заглядывала в него. А я находил от него ключ, и ружьё прятал там, где мне удобно было. Так в молодости и охотился…
В воскресный день родители вставали попозднее. Используя это, я с похищенным ружьём, крадучись, выходил из дому и бежал в лес. Хлопая сапогами о мёрзлую землю, благодарно вспоминал Антона за добрый совет.
Уже рассвело. Леса и опушки обцелованы, обласканы солнцем, в недосягаемой вышине звучно пикируют вниз крохотные серые бекасы. Они, как маленькие волшебные музыканты, убаюкивают расшумевшиеся берёзки, вековые ели и сосны.
На вырубках проводят свои брачные игрища тетерева. Они одеты в торжественное чёрное оперение. Стройные шеи отливают синевой, брови густы, ярко-красного цвета. Лирообразный хвост – гордость лесного петуха – распущен белым веером. Петухи, опустив крылья и пригнув головы, бормочут, сходятся в пары и, как фехтовальщики, нападают друг на друга.
Разве усидишь в эту пору дома? Любо бродить ранним утром по залитым солнцем полянкам, перешагивая через фиолетовые подснежники, сбивая серебристый иней с еще не распустивших жёлтый цвет акаций.
Неподалёку, среди кустов можжевельника и сосен, стоял шалашик, сооружённый из остатков древостоя и прикрытый со всех сторон ветками хвои. На тетеревиный праздник я всё же опоздал. В шалаше прячутся затемно, ещё до прилёта птиц. И мне оставалось подманить к себе какого-нибудь косача – одиночку, который токует обособленно. Его легко спровоцировать голосом соперника, и он подлетит – только стреляй. Одного такого тетерева я услышал за поворотом тропинки. Косач азартно чуфыкал. Вот его-то я и решил выманить из кустов.
– Чуф-фыш-ш, чуф-фыш-ш, – подал я голос.
– Чуфыш-ш, – сразу ответил мой тетерев.
