После последнего представления в театре «Мухаммед-Али» я попрощался с Павловой, она собиралась в Италию, но согласилась выступить на благотворительном торжестве перед отъездом из Александрии. При прощании ничего конкретного по поводу следующего сезона сказано не было, только обычное «до встречи в Лондоне».
Те из нас, кто собирался прямо в Лондон, поспешили на ночной поезд в Порт-Саид. Я впервые плыл по Средиземному морю. Какое волнение я испытал при виде огней Реджо, мерцающих словно заплатки звезд на склоне скалы. Это был единственный известный мне раз, когда Бискайский залив подтвердил свою штормовую репутацию. Корабль так раскачивало, что я замирал от страха, мне казалось, что со следующей волной мы перевернемся.
Мама встретила меня на Фенчерч-Стрит
[53], и мы поехали домой на Орсетт-Террас, куда она переехала в мое отсутствие. Я был очень взволнован, вернувшись в новый дом. Пришло время распаковывать колокольчики из разных областей Азии для коллекции моей матери; последнее приобретение, сделанное в Египте, напоминало медную подставку для яйца. Немного погодя нестройный звон зазвучал, отдаваясь в узком колодце лестницы. Джулия, всегда ударявшая в китайский гонг не с той стороны, нарушая его тон, объявляла о том, что обед готов.
Глава 7. Новые турне, новые балеты
Я недолго размышлял о том, понадобятся ли снова мои услуги. В какой-то мере я мог польстить себе мыслью о том, что становлюсь хотя бы в мелочах полезным Павловой и месье Дандре, так как им понадобился человек, предпочтительно англичанин, способный выполнить кое-какую исследовательскую работу. Они жаждали запечатлеть краски Востока, пока воспоминания о них не изгладились из памяти, но воплотить их в балет было бы трудно без какой-либо документации, у нас же не нашлось времени сделать это в Индии.
Перед отъездом из Бомбея Павлова по счастливой случайности стала свидетельницей индусской свадебной церемонии, увидела в ней подлинное отражение индийской традиции и решила, что должна включить театральную версию свадьбы в коллекцию восточных танцев, которые надеялась представить в Лондоне. Меня отправили в Музей Виктории и Альберта, чтобы найти детальное описание свадебной церемонии и изображения костюмов, которые обычно тогда надевали. Я никогда прежде не занимался изысканиями подобного рода, но находился теперь под таким большим впечатлением от восточного танца, что был готов работать день и ночь, желая узнать о нем как можно больше. Со временем тема балета была разработана, костюмы подобраны и решено, какие делать декорации. Мы с месье Дандре долго обсуждали вопрос декораций, поскольку, если мы хотели воссоздать индийский театр, нам следовало обойтись вообще без них, но мы хорошо знали, что европейские зрители ждали декораций. Они слишком привыкли к великолепным декоративным эффектам Бакста и его последователей, так что мы не могли пренебречь этой визуальной стороной в нашей работе. Мы выбрали набор гравюр в Британском музее и заказали моей «кузине» Синтии Хедерингтон сделать с них увеличенные копии, на основе которых Аллегри создал свои декорации. Но балета не может быть без музыки, а кто из нас имел знания в такой невероятно сложной области, как индийская музыка? Размер в двадцать две ноты, связь между талой
[54] и рагой
[55], мужские и женские мотивы, как мы могли справиться с подобной задачей? В этой ситуации месье Дандре проявил себя как подлинный открыватель талантов. Он обратил внимание на то, что в Лондоне состоится концерт индийской музыки композитора Комолаты Баннерджи. Меня послали послушать музыку и рассказать о ней. Не имея возможности сделать вид, будто что-нибудь понимаю в индийской музыке, я отправился на концерт, испытывая большую неуверенность. Я рассчитывал только на свой инстинкт, но вскоре понял, что мисс Баннерджи сможет нам помочь. Она не делала уступок европейскому вкусу, но играла столь вдохновенно, что я был очарован ритмами ее музыки, которая привлекла меня своей танцевальностью и заставила почувствовать, что этот композитор поймет, что нам нужно для балета. Я тотчас же сообщил об этом месье Дандре, и на следующий день мисс Баннерджи пригласили в Айви-Хаус сыграть для Павловой. Мадам была очарована точно так же, как и я, и заказала молодой индианке написать музыку к «Индусской свадьбе». Мисс Баннерджи внесла еще один большой вклад в создание балета, так как сказала нам, что знает в Лондоне молодого индийского танцовщика, который сможет нам помочь.
Неизвестным молодым танцовщиком, обучавшимся тогда в Королевском колледже искусств, оказался Удай Шанкар. Он учился у сэра Уильяма Ротенстейна и, думаю, еще никогда не выступал на публике, хотя индийский танец был частью избранной им исследовательской программы. Он тотчас же приступил к работе в качестве хореографа для Павловой и поставил сцену индусской свадьбы и балет «Кришна и Радха» для «Восточных впечатлений». Павлова предложила ему стать ее партнером в этом балете, он принял предложение, и это стало его первым шагом в долгой артистической карьере, в результате которой он объездил весь мир. К этому времени труппа отправилась в гастрольную поездку по Англии с одноразовыми представлениями в каждом городе до открытия короткого сезона в «Ковент-Гарден». Однажды во время утренника в «Эмпайр» в Лидсе я получил записку от месье Дандре, где было написано: «Податель сего письма месье Шанкар – индийский артист, который будет учить наших девушек танцевать. Пожалуйста, помогите ему понять наши привычки и обычаи. Посоветуйте, как добраться до отеля и т. д.» Удай Шанкар вошел в мою уборную как раз в тот момент, когда я снимал грим. Я поздоровался с ним, и мы поспешили на станцию, чтобы купить ему билет в Ньюкасл. Я стал искать Павлову в поезде, но не нашел. Весь инцидент носил типично русский характер, ибо никто не сказал мне, что Павлова осталась в Лидсе специально для того, чтобы увидеться с Шанкаром и сразу же начать обсуждение и репетиции. Она приехала в Ньюкасл на следующий день, и я привел ее нового партнера к ней в отель. Она предложила мне остаться и посмотреть их первый урок-репетицию с Шанкаром. Я воспринял это как большую честь.
Во время этого турне наш восточный балет стал постепенно обретать форму. Он должен был состоять из трех частей или «миниатюр», первая из них включала три японских скетча: эпизод из «Додзёдзи», мой «Кап-поре» и, наконец, «Такеши Байаши». Наши японские учителя были осведомлены о программе, а музыка специально аранжирована Генри Джилом таким образом, чтобы создавать японские эффекты. Когда мы приступили к репетициям танцев, которые выучили в Японии, я оказался единственным, кто мог их вспомнить. Как я был доволен, что так прилежно разучивал их и упражнялся в неудобных артистических уборных, в спальнях отелей и каютах кораблей. Когда смог исполнить «Кап-поре» для Павловой и принять участие вместе с девушками в неофициальных репетициях двух других сцен, я ощутил, что не напрасно обучался. Не могу припомнить, сколько раз я исполнял японские танцы во время выступлений с труппой Павловой и после этого, но никогда не уставал от них, они пользовались успехом в различных зрительских кругах.
