- Нет, это не я! - ужаснулся Игнат. - У меня не может родиться подобная мысль! Это… чудовищно.
Он отрицал собственные чувства, стыдился их и ненавидел себя за это.
Где-то вдалеке, на западной стороне города начиналась гроза - бледные вспышки молний делали небо призрачным, как казались призрачными Сереброву те мысли, которых он боялся и в которых не смел признаться себе. С неба упали первые крупные капли, эти звуки оглушили Игната, вернули его к жестокой реальности. Хлынул ливень…
Господин Серебров поспешил к жене - как она там? В спальне горел синий ночник, Зоя лежала с открытыми глазами, тяжело, хрипло дышала.
- Ты не спишь?
Лишний вопрос, потому что он и так отлично видел - Зоя проснулась.
- Дождь… - прошептала она. - Открой окно.
- Нельзя, ты простудишься.
- Открой, Игнат, - попросила она. - Мне хуже не будет.
Он распахнул створки, свежесть и звуки ливня наполнили комнату.
- Забыла тебя спросить, - тихо произнесла жена. - Что сказал доктор? Сколько мне еще осталось?
- Зоя! Ты поправишься… он обнадежил меня. Новые лекарства…
- Не лги, Игнат, - перебила Зоя. - Неужели ты не устал лгать? Успокойся, наконец. Тебе не нужно больше притворяться. Бедный, бедный… как это, должно быть, ужасно - постоянно следить за каждым своим взглядом, каждым движением… словом. Теперь ты вздохнешь с облегчением.
Серебров смешался. Его подбородок дрогнул, во рту пересохло.
- Ты… догадывалась?
Она кивнула, приступ кашля помешал ей ответить. Серебров подал микстуру, присел на край кровати.
- И молчала?
- Разве язык повернется говорить о таком? - прошептала она. - Я думать себе запрещала. Пыталась обмануться… Знаешь, получалось…
Он онемел. Выходит, Зоя все знала! Все ли?
- Когда ты поняла?
- Не сразу…
Игнат тешился надеждой, что они говорят о разных вещах. Они оба себя обманывали, даже сейчас, на пороге… смерти? Это слово не выговаривалось, не думалось - оно существовало где-то в стороне, на другом берегу. Наверное, и Зоя не осознавала происходящее до конца.
- Не сразу… - повторила она еле слышно. - Потом… когда мы праздновали юбилей, десять лет совместной жизни.
- Еще тогда?
Она не ответила. Тяжелое молчание повисло между ними. Дождь с шумом лил за окном черной блестящей стеной. В спальне пахло водой, ландышевой отдушкой и микстурой от кашля. Серебров чувствовал себя разоблаченным преступником, боялся поднять глаза на жену. Его грех страшен… ох, и страшен!
- Между вами… что-то было?
- Зоя! Зоя… умоляю тебя, - простонал Игнат Николаевич.
- Мне лучше… уйти, - прошептала она.
- Тебя вылечат, - сказал он, накрывая своей ладонью горячую, сухую руку Зои. - Я привезу другого специалиста, самого лучшего.
Жена улыбнулась. В синем свете ночника ее лицо тоже казалось синим, а губы - черными.
- Знаешь, как говорили древние римляне? Прежде, чем обращаться к врачу, вспомни, сколько врачей умерли. По-латыни это звучит великолепно. Может быть, фразу я немного переврала, но смысл сохранился. Если бы врачи были сильнее болезней, они стали бы кастой бессмертных. - Она замолчала, подавляя приступ кашля. - Я ведь изучала философию, хотела писать научные труды, а судьба сделала меня домохозяйкой. Но я ни о чем не жалею, Игнат. А ты?
Он не мог похвастаться тем же. Виновато опустил голову.
Дождь начинал стихать, его грохот сменился вкрадчивым шепотком.
- Спи… спи… спи… - повторял он.
* * *
Ева вышла во двор, к машине. Там уже сидел Смирнов, курил, выдыхая дым через приоткрытую дверцу. Серая пелена неба опустилась на крыши домов, моросило. Утренняя холодная сырость пробиралась под одежду.
- Взяла ветровку? - спросил сыщик, когда Ева уселась рядом.
- Да. И зонтик.
Потоки машин еще не успели запрудить улицы, до объездной удалось добраться довольно быстро. Из-под колес летели веера брызг. В низменностях стоял туман.
Ева задремала, а когда открыла глаза, по бокам дороги уже тянулся подмосковный лес.
- Мы не зря едем? - спросил Всеслав, искоса глядя на ее сонное лицо.
- Надеюсь, что нет. Хотя… искать разгадку надо в Москве.
- Зачем же мы тащимся в Березин? - возмутился сыщик.
- Кое-что выяснить.
Он промолчал. Ева смотрела в окно, на верхушки елей, уткнувшиеся в тучи. Тусклые, унылые краски русского ненастья навевали лирическую грусть.
- Как раньше люди на извозчиках путешествовали? - мечтательно произнесла она. - Представляешь?
- Ага, - буркнул Смирнов. - Дождь и грязь из-под копыт летят в лицо, трясет неимоверно, на ухабах подбрасывает, рессоры отчаянно скрипят, кучер, охрипший от ругани, орет на лошадей. Поэзия! На постоялых дворах несет навозом, в избах - вонючие перины, клопы и чай с привкусом сала.
- Ну, ты и расписал!
- Я реалист, дорогая Ева. А российские дороги славились на весь крещеный мир именно этим.
Дождь усилился. Видимость ухудшилась, с трассы пришлось свернуть на узкую ленту выщербленного асфальта. Ева решила еще немного вздремнуть. Ей даже приснился сон: женщина в монашеском одеянии ведет их куда-то в глухую лесную чащу, в руке у нее свеча… а впереди - почерневший от сырости рубленый дом, на крыльце сидит кудлатая собака, воет…
Смирнов разбудил ее у придорожного кафе.
- Ева! Нам еще час ехать, - сказал он. - Пойдем, съедим чего-нибудь горяченького.
В душном низком зале оказалось неожиданно уютно и чисто. Они заказали щи со сметаной, котлеты и квас. Дождь припустил с новой силой, по стеклам текло, и березовая роща за окнами казалась написанной крупными размытыми мазками.
- Ты звонил господину Рудневу по поводу его жены? - спросила Ева. - Спросил, от чего умерла ее мать?
- Он знает это только со слов Ирины. Та утверждает, что ей едва три года исполнилось, когда мать попала в аварию и разбилась. Она работала экспедитором, развозила по деревенским магазинам товары.
- Одна?
- Нет, с водителем. Их фургон на скользкой дороге врезался в трактор, подробностей Ирина не знает. Шофер выжил, а женщина, которая сидела рядом с ним, погибла.
- Руднев поверил?
- У него нет оснований сомневаться. После разговора с тобой ему пришла в голову та же мысль - о женщине, которая увела у Кати Зотовой жениха. Он пристал с расспросами к Ирине. Та клянется, что ее мать родом из Грачевки и что сама она до школы росла в Грачевке у бабушки.
